Качества Папы Для Поздравления С Днем Рождения

— А ведь ты, дочка, не в себе, — наклонился старик. А то, может, и помогу чем: я старый, в жизни всякого повидал. И скажу тебе, милая, иногда кажется, что судьба в угол загнала, а она тебя к счастью гонит, а ты не понимаешь, упираешься, в стенку бьешься.

— Нет, — покачала головой Маруся, — эту стенку мне не обойти… — И-и, милая! — сказала Маруся, решив несколькими штрихами обрисовать ситуацию и доказать упрямому старику, что ее история уникальна и не из Поздравления С Днем Рождения Для Молодого Папы каждого тупика можно выйти.

Но не сдержалась, пустилась в подробности, расплакалась.

— Уж лучше смерть, чем такая жизнь, — всхлипнула Маруся. Ведь ты мечешься, страдаешь, бьешься, как муха о стекло, а я тебе дверь указываю — выходи и живи: вот тебе дом, вот стол, работа, лес, река, люди хорошие. Ну как это я из Москвы уеду, да в деревню, да к незнакомому совсем человеку, все брошу… — Давай-ка мы вот что сделаем: я тебе свой адрес оставлю, станет совсем невмоготу — приедешь… Каждый день в поисках работы Маруся звонила по адресам, которые находила для нее в Интернете Софья Андреевна.

И пока Маша расстроенно соображала, в чем причина, зазвонил телефон в гостиной.

Не хватало только лишиться и этого скромного блага! Конечно, вольготно поболтать все равно не удавалось: Тамара снимала параллельную трубку, орала за дверью: «Сколько можно?!», «Эй, ты здесь не одна!» — но остаться вообще без связи с внешним миром, особенно теперь, пока она не работает, немыслимо! Маруся выглянула в коридор — тихо, и трубку никто не взял, значит, в квартире, кроме нее, никого нет.

И с бьющимся сердцем, досадуя на себя за этот ненужный страх в собственном доме, пошла в гостиную. Все вроде то, да не то — чужая комната: искусственные цветы, как на кладбище, пошлое плюшевое покрывало, штампованный хрусталь. Халат на спинке кресла, грязные носки в углу у дивана (это уже привычка Романа — бросать вещи по ходу своего продвижения по квартире), пепельница с окурками, чашки с остатками кофе на захламленном журнальном столике. Напросилась она к зайцу переночевать, да его и выгнала…» Маруся горестно вздохнула, нашла в записной книжке телефон бюро ремонта и набрала номер. Но в тот самый момент, когда на другом конце провода ответили и Маруся открыла рот, чтобы подать заявку, с губ ее сорвался громкий крик, а трубка выпала из руки, принявшей на себя первый удар. Тамара, возникшая как черт из табакерки, дубасила ее пластмассовой скалкой, извергая проклятия. Перепуганная Маруся опрометью бросилась в свою комнату.

Но Тамара разъяренной фурией метнулась следом, колотила в запертую дверь, орала какую-то дикую, немыслимую чушь: — Попалась, воровка! Теперь не выйдешь из своей каморки, пока не вернешь все до копейки. Сгниешь на нарах, тебе к параше не привыкать… Никогда в жизни Маруся не чувствовала себя такой униженной. В дверь квартиры настойчиво позвонили, и Тамара, мгновенно перестав орать, мелодично спросила: — Открывайте, милиция! — А я не вызывала… — растерялась Тамара и на цыпочках побежала на кухню — сунула в ящик скалку. — щебетала Тамара, впуская в квартиру двух хмурых мужчин в штатском. — Капитан Брыскин, старший лейтенант Тарабрин, — представились они. И Тамара, мгновенно сориентировавшись и еще не веря свалившейся на нее удаче, взволнованно затрещала: — Я поймала воровку, в своей комнате! Случайно домой вернулась в неурочное время, а она там шарит! — Позвонили из бюро ремонта, услышали в трубке ваши вопли. Все мои деньги — три тысячи сторублевыми бумажками, — всхлипнула Тамара.

А еще там направления из женской консультации на анализы.

Маруся ошеломленно слушала весь этот бред, пока требовательный стук в дверь не вывел ее из оцепенения. Она пыталась объяснить, что произошло на самом деле, но Тамара не давала произнести ни слова. — причитала она и жалась к оперативникам, словно смертельно боялась эту распоясавшуюся хулиганку. — Не можем мы проводить обыски без санкции суда, — отмахнулся капитан, явно недовольный таким ущемлением милицейских прав. — Да пока вы получите свою санкцию, она же избавится от денег! Она вдруг метнулась к шкафу, распахнула створки, одним движением скинула на пол содержимое полки, смела бумаги с письменного стола, сдернула диванные подушки, и под одной из них, в самом уголочке все увидели большой черный кошелек с металлическими уголками. — победно закричала Тамара, коршуном бросаясь на добычу.

Маруся от волнения и ужаса потеряла дар речи: беззвучно открывала рот и нелепо взмахивала руками. — Жрать нечего, вот она и ворует последнее, вместо того чтобы работу искать… — Ну ладно, — прервал капитан ее сентенции, — кошелек нашелся, предлагаю вам примириться. — Кошелек придется изъять как вещественное доказательство, — предупредил капитан и повернулся к Марусе. А мой муж, между прочим, ваш коллега — Роман Угрюмов.

И Марусю привезли в отделение — слава Богу, наручники не надели — и посадили в изолятор временного содержания, а сокращенно ИБС — маленькую мрачную комнату с дощатым настилом и тусклой лампочкой.

Здесь уже обитало несколько сидельцев, но Маруся, словно в сомнамбулическом сне, ничего не видела и не слышала, на вопросы не отвечала, на тычки не реагировала. «Баба точно под кайфом», — решили старожилы и оставили ее в покое. Из прострации Марусю вывело пиликанье мобильного, с которым играла сильно накрашенная медноволосая девица.

— Простите, — повернулась к ней Маруся, — вы не разрешите мне позвонить по вашему телефону? Надо сообщить друзьям, иначе мне не смогут помочь… — А вы знаете, мадам, что вам по закону положен один звонок?

— Тщедушный мужчина с вдохновенным лицом сорвался с места и бросился к Маше так стремительно, что она испуганно отшатнулась. Но мы-то с вами просто обязаны защищать свои права! Он грозно воздел палец, и Маша, не решаясь вытереть забрызганное слюной лицо, невольно прислушалась. Глаза его горели революционным огнем, на губах вскипала слюна, а узкую грудь вздымала сумасшедшая жажда всеобщей справедливости. — барабанил он в металлическую обшивку, распаляясь все сильнее. Пятнадцать суток, считай, уже заработал… — Вы почему отказали даме в телефонном звонке?

— Мы дамам никогда не отказываем… — Вы бросьте свои грязные намеки! Дежурный отпер дверь и хмуро отыскал взглядом Марусю. Трубку сняла Софья Андреевна, выслушала, не перебивая, сказала: — Успокойся и жди, скоро мы тебя вызволим. Но только через долгие четыре часа Марусю привели наконец в кабинет, где находились уже знакомый лейтенант Тарабрин, Тая, Лиза и Роман.

Но она замахала руками, будто отгоняя привидение и безуспешно пытаясь что-то сказать внезапно севшим голосом.

Мы уезжаем, а ты, — обернулась она к Тае, — заберешь из квартиры Машкины вещи… Вечером они сидели за столом в маленькой кухне, и Софья Андреевна на правах старшей первой взяла слово: — Давайте обсуждать только реальные варианты.

Лично мне приходит в голову лишь один: надо заставить Романа или разменять квартиру, или купить Марусе однокомнатную. — Они останутся в ее трехкомнатной, а Машка… — Все остальное — пустые мечты, — охладила ее пыл Софья Андреевна.

— Я ничего от него не приму, — тихо сказала Маруся.

— И, не дожидаясь ответа, Маруся, словно боясь передумать, сняла трубку и набрала «06». — Девушка, пожалуйста, Ивановская область, Савинский район, почтовое отделение Меховицы, деревня Новоюрово, Крылову Василию Игнатьевичу, — волнуясь, проговорила она. — А текст такой: «Если ваше приглашение остается в силе, я приеду. Маша!» — Это тот старик, с которым ты познакомилась в метро? — Тогда объясните мне, чем он хорош, а то я, убогая, не понимаю!

Ее сейчас, в таком состоянии, ни в одно издательство не возьмут. У нее же на лбу написано: «На грани нервного срыва». А в деревню она, считай, отдыхать едет — на каникулы к дедушке. Загорит, воздухом надышится, соловьев послушает, вернется осенью — кровь с молоком.

Будем от нее работодателей поганой метлой отгонять!

— Вот так и напишет: решила, мол, пожить летом у друзей на даче… Генерал-майор Крылов Василий Игнатьевич в одночасье лишился всей своей семьи: жены Валентины Петровны, сына Коли, невестки Татьяны и любимой внучки Кати. Чудом уцелел только Катин муж Митя, потому что именно он и должен был сидеть за рулем своего новенького «мерседеса». Но в то раннее июньское утро за руль сел Николай — хотел проверить, что это за штука такая — иномарка и с чем ее едят. А Василий Игнатьевич с Митей поехали следом на черной генеральской «Волге». Трагедия произошла у них на глазах, в двух километрах от дачи: на крутом изгибе загородного шоссе «мерседес» вынесло на встречную полосу, прямо под колеса груженного кирпичом «МАЗа»… Случилось это семь лет назад. И в квартире, и на даче жить стало невозможно: все здесь кричало о невосполнимой утрате. Впрочем, жизнь вообще потеряла какой бы то ни было смысл, вне зависимости от времени и места. Что могло вернуть ему радость бытия в семьдесят пять лет? И Василий Игнатьевич принял, как ему тогда казалось, достойное старого солдата решение: составил завещание в пользу Мити, выпил водки и отпер маленький сейф в стене под картиной, где хранился именной «Макаров».

И пока генерал, холодея от ужаса, пытался дозвониться до Мити, пока орал на него, кроя последними словами и уже понимая, что не для себя Митя забрал пистолет, а его спасал, старого дурака, решение уйти из жизни перестало казаться единственно возможным. А вот тот не забыл и, сам чрезмерно страдая, думал о нем, спрятал пистолет… И все же из Москвы Василий Игнатьевич уехал. В тот самый медвежий уголок Ивановской области, где вот уже без малого пятьдесят лет служил лесничим его старинный, еще с войны, товарищ Аркадий Иванович Бояринов.

Купил в Новишках крепкий пятистенок, завел огород, курочек и стал сельским жителем. Места эти благословенные он знал давно и очень любил — каждый год ездил сюда к Аркадию то на охоту, то на рыбалку, а то по грибы, по ягоды. Пенсии генеральской, по местным меркам огромной, на скромную здешнюю жизнь хватало с лихвой плюс хозяйство, лесные дары необоримые да река-кормилица. Плохо, конечно, что с началом перестройки заводы и фабрики по всей округе встали, зато красавица Уводь очистилась, наполнилась рыбой. Маруся не знала, не ведала, что может быть такая красота, такой простор, неоглядные дали.

Вся ее прежняя жизнь, все беды-несчастья, пыльная сумасшедшая Москва — все куда-то отступило, исчезло, будто и вовсе не бывало или привиделось в душном кошмарном сне, растаявшем бесследно прозрачным весенним утром.

А здесь орали петухи, гомонили птицы, с утробным мычанием неторопливо шествовало стадо, оставляя за собой терпкий навозный дух. Журчал вдоль огородов ручеек, ан нет, и не ручеек вовсе, а, оказывается, речка Бурничка струилась студеной ключевой водицей, купая сочные листья и стебли великого множества трав и растений, названий которых Маруся не знала, перемежаемых голубыми звездочками незабудок и почти смыкающихся над водой.