Поздравить Сестру С Днем Рождения Дочери 2 Годика

Прикрыв стволы пиджаками, держа под прицелом столик, они вышли в холл, а затем на Тверскую.

“Бультерьер” в машине бесцветными глазками тупо уставился на Константина: — А где шеф? Когда он вытащил мобильный телефон, Харасанов приставил ствол к его глазу. Держим курс на “Дубки”, — сказал он не без юмора и добавил: — Жаль, уже поздно, там в прудах рыбку можно половить. Харасанов тоже знал “Дубки”, а еще лучше повадки Жарылгапова. Наверное, не один из оппонентов твоего шефа на дне тамошних прудов рыбку ловит. Перед тем, как выйти Поздравить Сестру С Днем Рождения Дочери 13 Лет из машины, Харасанов сказал: — Передай Касыму, я завтра позвоню. И еще скажи, друзья так не поступают, пусть подумает. Принимая их за милицию, некоторые из нещастных вскакивали и прятались в кустах. Оборотная сторона богатого столичного города находила убежище здесь, под сенью деревьев ночного парка.

Наконец, словно сказочные великаны, выросли здания многоэтажных домов. На одиннадцатом этаже изношенный лифт со скрежетом остановился. Через довольно длительный промежуток времени за дверью раздался старческий голос. Вопрос напоминал пароль, был нестандартен и смешон: — Мурманск, Баку или Киев? Как по мановению волшебной палочки открылась дверь. Ситцевая старушонка протянула в дрожащей руке ключ. Телевизор работает, горячая вода есть, чистые постели в шкафу. Харасанов протянул старушке несколько стодолларовых купюр. И опять Франц увидел картину, подобную темиртауской. Роскошная квартира, набитая серебром и хрусталем, томилась в ожидании преступного хозяина. — Ну, что ж, ребята, хлеба, как и в Темиртау, нет, а консервированных продуктов в кладовке полно. У половины, наверное, срок годности истек, но Поздравить Сестру С Днем Рождения Дочери 14 Летием есть там и такие, что еще десяток лет простоят. Интуитивно Франц чувствовал, Наташа думает о том же, что и он. Всю свою короткую жизнь Франц мечтал приехать в Москву. Он хотел увидеть музеи и парки, выставки художников и скульпторов.

Наконец он здесь с прекрасной женщиной, но связан, замордован дикими обстоятельствами. Вот уже несколько месяцев он соучастник цепи преступлений. Его сумка набита оружием, он общается с готовым на все загнанным человеком.

Ему ужасно захотелось забрать Наташу и выйти из игры.

Читая его мысли, Наташа сказала: — Сегодня мне впервые стало по-настоящему страшно.

Жарылгапов профессиональный бандит, а наш Харасанов — потенциальный.

Плевать я хотела на его деньги, пора выходить из игры. — Я тоже об этом думаю, но как ты себе это представляешь?

И еще есть одно обстоятельство, пожалуй, основное — я дал ему слово, что буду с ним до конца. Она прижалась к нему всем телом и горячо шептала: — Франек, милый, если нас поймают — это конец! За соучастие и недонесение мы получим минимум по три года тюрьмы. Я не хочу тебя терять, давай уедем к тебе или обратно в Казахстан. Боялся ее потерять, боялся этого зарубежного оружия, пачек фальшивых документов и валюты. — Знаешь, Наташа, в художественном училище меня сделали диссидентом, отщепенцем, вываляли в грязи и наплевали в душу. Я хорошо знаю каково человеку, которого бросают друзья. Он хорошо знал “отставных” спортсменов, большинство из которых, за неимением постоянных доходов, подались в криминальные структуры.

Правнук бая, он имел большую родню, которая осела где-то в Афганистане и США. А если взять во внимание азиатский менталитет, Харасанов не завидовал Юрию Лужкову, приютившему под своим крылом такого гостя. О жестокости Жарылгапова еще в Караганде ходили страшные истории.

К примеру: десятки мальчиков, которые в рюкзаках привозили для него сырец высококачественной марихуаны, после двух — трех поездок в Чуйскую долину исчезали в чреве Карагандинской тюрьмы. Тысячи матерей мечтали собственноручно выдрать глаза этому мерзавцу с бычьей шеей и хищными болотными глазами. Честно говоря, тогда в Караганде, Харасанов вряд ли подрядился бы делать ему фальшивый паспорт и устраивать пластическую операцию. Но случилось так, что барыга по натуре, Жарылгапов скупал все, в том числе и книги. Агент Харасанова по продаже книг однажды имел неосторожность принести очередной том Жарылгапову домой, когда у того веселились его “бультерьеры”. Они решили выявить источник поступления книг и мордовали парня до тех пор, пока он не указал откуда они появляются. Жарылгапов знал: книги диссидентов стоят больших денег.

С того момента Харасанов попал в поле зрения карагандинской мафии.

Под грузом невеселых раздумий Константин не спал всю ночь. В шесть утра, когда в пачке осталась одна сигарета, раздался телефонный звонок. Чего, чего, а такой прыти от конторы Жарылгапова Константин не ожидал.

— Буду откровенен, у тебя и у твоих друзей в одежде, по меньшей мере, три ежика отдыхают.

— Брось, Касым, сам ты не фокусник, а от твоих быков люди на пять метров шарахаются. Земляк, не старичков-диссидентов нужно читать, а современную детективу. — Не понял, насколько я знаю, там блины и икра не из последних.

— Этого добра, Костик, сейчас в каждом кабаке полно. При коммунистах икорка не каждому фраеру была дана.

Просто в этом кабаке халдеи и официанты привыкли к твердым тарифам. — Ладно, благодарю, убедил и объяснил, — сказал Харасанов. — Да, Костик, извини меня ты, пусть извинит меня мадам Натали, и передай маляру пусть тоже извинит. “Нет, эта азиатская бестия неисправима, — подумал Харасанов.

— На следующую встречу придется идти одному.” — Он не маляр, Касым, а отличный художник. Если когда-нибудь свалишь за бугор, будешь у его агентов выклянчивать картины подешевле. Даже в телефонной трубке почувствовалось напряжение. Харасанов, желая оградить Франца от дальнейших оскорблений, пошел на ложь.

Две его картины ушли подпольно по пятьдесят тысяч баксов за штуку. — А про кого ты мог услышать при коммунистах кроме Глазунова? Жарылгапов кряхтел, причмокивал губами и наконец не выдержал. Может, подгонишь мне, как старому другу, подешевле? — Но я же извинился, сказал, что у меня перемыкает. Кто старое помянет… — Знаю, знаю, — перебил Константин, — тому глаз вон.

Наконец он угомонился, перевел дыхание и продолжил: — Паспорта будут готовы через две недели. От подобной погоды он получает необъяснимое наслаждение. В такие часы Василий убеждается, что тени его предков бродят не в пыльном знойном Казахстане, а где-то на западе, в землях туманов и дождей. Лицемерные правители превратили народы социалистического лагеря в “Иванов, не помнящих родства”. Сделали все, чтобы народ превратился в быдло с вытравленной памятью. Иногда Василию кажется, что местность под казахстанские лагеря выбирали злые демоны, монстры, оборотни, ставленники темных сил, но только не люди.

За годы отсидок он не помнил ни одного дождя, не помнил ласкового неба, покрытого кудряшками облаков, нежного трепетного ветерка. Выбеленное, покрытое пеленой небо, белое жгучее солнце летом и красное зимой, выплескивающее вместе с ядовитыми лучами дикие бураны. Чтоб как-то отвлечься, Василий вытряхивает содержимое огромной сумки на палас.

Вот она, его добыча, за пять дней пребывания в Москве.

“Деньги есть деньги, а вот шмотки и золото необходимо сплавить.

У меня пистолет, фальшивая прописка, шубы, золото — все прямые улики. Волк медленно, но верно превращается в упитанную овцу. Завтра поеду на рынок и все немедленно спихну.” Как не крути, Василию все же придется сходить по одному адресу, приобретенному еще в зоне.

Нужен загранпаспорт, чтоб осуществить заветную мечту — попытаться свалить за бугор. Безразлично в какую страну, лишь бы подальше от милых сердцу степей и самых открытых в мире людей. Вначале он никого не убивал, тем не менее за “воровство курей” в этой стране признан рецидивистом, и большую часть жизни провел за решеткой. Волком же он себя называет исключительно исходя из своих физических данных: поджарой фигуры и выносливости. Возможно, это подсознательное нежелание бежать за границу.

Достаточно полного желудка, полноценного сна и сознания того, что у тебя есть пища на завтрашний день. Честно говоря, интеллектуалы, рвущиеся на запад, ему всегда были неприятны. Особенно те, у которых, в принципе, здесь есть все необходимое. Таких в этой стране уничтожают трепетно и планомерно. Как ни парадоксально, до перестройки еще можно было выжить. Кто решительно хотел завязать и умел хоть что-нибудь делать, мог получить жилье и работу. Теперь же, по освобождению из лагеря, шансов получить то и другое — ноль. Как можно правителям разглагольствовать о преступности, со скорбными физиономиями зажигать свечи в храмах абсолютно не заботясь о падших?

Несчастный народ, убогие нравы, безответственные правители!

Чтоб насладиться божественной влагой, он направляется по дальнему пути. Здесь забываешь давящую утомительную сутолоку центра. Разобраться по пятеркам!” Нет вечного скребущего холодного дискомфорта тела и души. Василий выходит из метро, отыскивает улицу Народного ополчения.

Интересно, как поживает бывший заключенный и бывший юрист Министерства виноводочной промышленности Кузьма Калашников? Дверь открывает вертлявая старушка со злой крысиной мордочкой. Она злобно смотрит на Василия и совершенно членораздельно говорит: Он отупело смотрит на запертую дверь, все еще не переварив знатную информацию. Появляется физиономия белобрысого парня, который явно пьян и принадлежит к классу пролетариев. Он широким жестом приглашает Василия в квартиру и продолжает: — Вместе с Кузьмой соображаем, проходи, будешь третьим. — Вот, держи пять баксов, купи чего нибудь покрепче. И покажи киоск, мне с Кузьмой нужно двадцать минут побазарить.

Тем не менее, сохраняя достоинство, важно говорит: — Ты там моего друга долго не задерживай, а киоск — как выйдешь с подъезда, налево, за углом дома.

Неужели это Кузьма?” Пятым в очереди стоит обрюзгший небритый мужчина в старом облезлом пальтишке. Тот смотрит выпученными потухшими глазами, пытаясь вспомнить.

Василий хватает его за ворот “москвички” и вытаскивает из очереди.

Но зарекаться — сам знаешь… — Понимаю, понимаю, — он весь дрожит, — сейчас возьму пива и пойдем ко мне. — Водку “Золотое кольцо”, бутылку бренди и десять банок немецкого пива.

Василий берет две банки тушенки и они отправляются к Кузьме.

На кухне грязная посуда, ворохи нестандартных бутылок, затхлость и уныние.

Как мог ты, заслуженный юрист, до такого докатиться? Денег он ему даст, в остальном, кажется, уже поздно. Василий смешивает водку с бренди, себе наливает стакан, ему — грамм сто. Он что-то шамкает губами, явно боясь произнести цифру. — Такие бабки у меня есть, вернее, будут до конца недели.

Василий смотрит на него и не узнает того крепкого мужичка-боровичка, зоновского табельщика в хорошо подогнанном мелюстине. — Мать матерью, Кузя, а семью такому человеку как ты, завести необходимо. — Имея квартиру и путевую женщину, в пятьдесят можно родить футбольную команду.

В зоне растренировался, а на свободе один спорт — литробол.

— Что толку с этой головы, если вторая не работает? Василий отстегивает ему триста баксов и они расстаются до субботы. В принципе, попадись он им, срок у него уже есть и притом большой.

Пятерку влепят даже за нарушение паспортного режима. Процесс торговли вызывает в нем сначала бешенную злобу, затем отвращение и упадок сил. В Измайловском комплексе лица у администратов не такие, как на Окружной.