Поздравление Львице С Днем Рождения Своими Словами

Она приходила к ним каждый день и устраивала перед их окном целое представление. Доктор запретил ей входить к ним в комнату, чтобы и она не подхватила корь.

Пиппи послушалась, хотя и сказала, что ей ничего не стоило бы за полдня раздавить ногтями один или два миллиарда бацилл кори. Но устраивать перед окном представления ей никто не запрещал.

Детская находилась на втором этаже, и Пиппи приставила к окну лестницу.

Лежа в постели, Томми и Анника с нетерпением ждали ее и старались угадать, в каком виде она покажется на лестнице, потому что в одном наряде она не являлась к ним даже два дня подряд. Она наряжалась то трубочистом, то привидением в белой простыне, а иногда изображала ведьму. Иной раз она разыгрывала целые спектакли перед их окном, исполняя одна все роли. А то проделывала на лестнице акробатические трюки, да еще какие! Стоя на верхней перекладине, она раскачивала лестницу взад и вперед, и Томми с Анникой вскрикивали от ужаса, боясь, что она вот-вот рухнет на землю. Спускалась с лестницы она каждый раз головой вниз, чтобы еще немного позабавить своих друзей. И каждый день она ходила в город покупать апельсины и конфеты.

Она складывала их в корзинку и привязывала к ней длинную веревку. Потом господин Нильссон поднимался наверх с этой веревкой, Томми открывал окно, брал конец веревки и поднимал корзину.

Когда Пиппи была занята и не могла прийти, господин Нильссон приносил от нее письмо. Но это случалось не часто, ведь Пиппи торчала на лестнице целыми днями. Иногда она прижимала нос к оконному стеклу, закатывала глаза и корчила страшные рожи. При этом она обещала дать Томми и Аннике по золотой денежке, если они не будут смеяться. Томми и Анника хохотали до того, что чуть не падали с постели. Наконец дети выздоровели, и им разрешили встать с постели. В первый день Пиппи сидела у них в кухне и смотрела, как они ели кашу. То есть они должны были есть кашу, но это у них плохо получалось. Их мама совсем извелась, глядя, как они ковыряют ложками в тарелках. Анника помешала ложкой кашу, но чувствовала, что не в силах проглотить нисколечко. А если ты не будешь большая и сильная, то не сможешь заставить своих детей, когда они у тебя будут, есть такую же вкусную кашу. Если все дети будут рассуждать как ты, в нашей стране будет ужасный беспорядок с поеданием каши. — Вам нужно было бы поплавать по морю, — сказала она, раскачиваясь на стуле. Помню, как-то раз, когда я плавала на папином корабле, Фридольф, один из наших матросов, вдруг потерял аппетит и однажды утром не смог съесть больше семи тарелок каши.

«Фридольф, дружочек, — сказал он, чуть не плача, — боюсь, что тебя грызет какая-то болезнь! Лучше тебе сегодня полежать на койке и не вставать до тех пор, пока не сможешь есть как люди. Он и сам испугался, стал ломать голову над тем, какая же болезнь на него напала, раз он смог съесть только семь тарелок каши. Ведь стоило только Фридольфу проглотить первую ложку, как изо рта у него вырвалось что-то, похожее на пламя. Он заорал так, что «Попрыгунью» затрясло от носа до кормы, и его крик услыхали на всех кораблях на пятьдесят морских миль в округе. Кок еще не успел убрать со стола, как Фридольф прибежал к нему на полных парах со страшным ревом. После пятнадцатой тарелки он все еще вопил от голода. А когда каша кончилась, коку ничего не оставалось, как кидать ему холодные вареные картофелины в открытую пасть.

Как только он переставал кидать, Фридольф сердито рычал, и кок понял, что нужно кидать еще, чтобы он не сожрал его самого. Но, к сожалению, у кока было только сто Поздравление С Днем Рождения Пожилой Учительнице Своими Словами семнадцать картофелин, и, бросив последнюю, он быстро прыгнул за дверь и запер ее.

Потом он приник к иллюминатору и стал смотреть, что делает Фридольф.

А тот захныкал, как голодный ребенок, и быстренько слопал сначала хлебную корзинку, потом кувшин и пятнадцать тарелок. А после он принялся за стол, отломал от него все четыре ножки и стал грызть их, да так, что только опилки летели изо рта. Правда, сказал, что для спаржи они слишком деревянные. Зато столешница ему больше понравилась, он ел ее чавкая, со смаком, будто это был вкусный бутерброд, какого он не ел с детства.

Но тут папа решил, что Фридольф уже совсем поправился, вошел к нему, велел взять себя в руки и потерпеть немного. Мол, через два часа будет обед и подадут жареную свинину с брюквенным пюре. Пусть склянки на ужин пробьют пораньше!» И глаза у него при этом так и блестели от жадности. Пиппи наклонила голову набок и посмотрела на Томми и Аннику, заморозивших свою кашу. — Вот я и говорю, поплавать бы вам немножко по морю, так вы живо забыли бы про плохой аппетит.

Как раз в эту минуту мимо дома семьи Сёттергрен проходил почтальон. Увидев в окно Пиппи, он крикнул: — Пиппи Длинныйчулок, тебе письмо! Но это было настоящее письмо, с целой кучей каких-то странных марок.

Получив это письмо, отправляйся в гавань и жди прихода „Попрыгуньи“.

Я решил приехать за тобой и увезти тебя на остров Куррекурредут. Поживешь там сколько захочешь и увидишь наконец страну, где твой отец стал могущественным королем. Жизнь у нас здесь преотличная, и я думаю, тебе здесь понравится.

Мои верноподданные ждут не дождутся, когда же увидят знаменитую принцессу Пиппилотту. Твой старый отец шлет тебе звонкий поцелуй и самые горячие приветы. Король Эфраим I Длинныйчулок, Повелитель Куррекурредутии». Когда Томми закончил читать, в кухне воцарилась мертвая тишина. В одно прекрасное утро «Попрыгунья», украшенная флагами и вымпелами от носа до кормы, вошла в гавань. Городской духовой оркестр выстроился на набережной, и музыканты изо всех сил выдували приветственный марш.

Все жители маленького городка собрались поглядеть, как Пиппи встретит своего отца, короля Эфраима I.

Фотограф стоял наготове, чтобы заснять первую минуту этой встречи. Пиппи прыгала от нетерпения, и не успели еще как следует опустить трап, как капитан Длинныйчулок и Пиппи с криками ликования бросились навстречу друг другу. Капитан был так рад встрече с дочерью, что несколько раз подбросил ее высоко в воздух.

Пиппи обрадовалась ничуть не меньше и подбросила своего папу в воздух еще больше раз. Не радовался только фотограф, он никак не мог сделать хороший снимок, потому что все время то Пиппи, то ее папа взлетали в воздух. Томми и Анника тоже подошли к капитану поздороваться. Ведь им первый раз позволили выйти на улицу после болезни.

Пиппи, конечно, поднялась на борт поприветствовать Фридольфа и остальных матросов, своих старых друзей.

До чего же интересно было подняться на корабль, бороздивший дальние моря! Томми и Анника рассматривали его, широко раскрыв глаза. Особенно любопытно было им взглянуть на Агатона и Теодора, но Пиппи сказала, что они уже давно списались на берег. Пиппи так крепко обнимала всех матросов, что первые пять минут им трудно было отдышаться.

Потом она посадила капитана себе на плечи, пронесла сначала через всю толпу, а после до самой Виллы Вверхтормашками.

Они считали, что этот день войдет в историю города. Несколько часов спустя капитан Длинныйчулок уже лежал в постели на Вилле Вверхтормашками и храпел так, что весь дом дрожал.

На кухне за столом с остатками роскошного ужина сидели Пиппи, Томми и Анника.

Анника думала о том, что в конце концов жить вряд ли стоит! А Томми пытался вспомнить, есть ли на свете что-нибудь по-настоящему интересное и приятное, но так ничего и не мог найти. Она похлопала господина Нильссона, который шастал по столу взад и вперед между тарелками, похлопала Томми и Аннику, она то напевала, то насвистывала, то весело пританцовывала и, казалось, не замечала мрачного настроения Томми и Анники. — До чего же здорово будет снова отправиться в плаванье!

— Подумать только, на море такая свобода, такой простор!

— И по правде говоря, мне очень хочется увидеть Куррекурредутию. Вы только представьте себе: растянуться на берегу и обмакнуть большие пальцы ног в самый настоящий-пренастоящий Тихий океан. — Думаю, играть с маленькими черными негритятами тоже будет весело, — продолжала Пиппи. — Да вот только мы сидим и думаем, что ты не скоро вернешься на Виллу Вверхтормашками.

Мне думается, что на острове Куррекурредут еще веселее. Анника повернулась к Пиппи, ее бледное лицо выражало отчаяние. — Ах, Пиппи, как долго ты собираешься там оставаться? — Кто знает, — сказала Пиппи, — может, на острове Куррекурредут так весело, что мне захочется остаться там навсегда. — Быть негритянской принцессой не такое уж плохое занятие для меня, ведь школьного образования у меня почти что нет. Глаза на бледных мордочках Томми и Анники как-то подозрительно заблестели. — Хотя, если хорошенько подумать, вряд ли я останусь там навсегда, — сказала Пиппи.

— Придворная жизнь мне, поди, под конец может надоесть. И в один прекрасный день я точно скажу что-нибудь вроде: «Томми, Анника, не пора ли нам сматываться домой на Виллу Вверхтормашками?» — Что я хочу сказать?

А может, я забыла сказать, что вы тоже поедете со мной на остров Куррекурредут? Задыхаясь от волнения, они не могли вымолвить ни слова.

Ровно на пять секунд на Вилле Вверхтормашками воцарилась тишина. Господин Нильссон, который сидел на столе и пытался намазать свою шляпу маслом, удивленно поглядел на них.