Поздравления С Днем Рождения Для Вовы Картинки

Счастье, что в этом доме есть хоть один человек, у которого хватает смекалки беречь денежки! А потом добавил как бы в шутку: — Более ловкого и более дешевого ловца мух, нежели нижеподписавшийся Антон Свенссон, тебе никогда не найти! Он помчался по кухне, размахивая мухоловкой, так что испуганные насмерть мухи, жужжа, разлетелись во все стороны. Ясное дело, несколько мух попалось в мухоловку, но не очень много. Мама Эмиля, презрительно фыркнув, вышла из Картинки Для Написания Поздравления С Днем Рождения кухни и уселась на крыльцо сеней, чтобы остыть. Папа между тем носился по кухне со своей мухоловкой и не сдавался до тех Картинки Для Телефонов Поздравления С Днем Рождения пор, пока не ударился большим пальцем о дровяной ларь. Мухи думали абсолютно то же самое и спокойно расселись снова по своим местам в щелях потолка. И все-таки папа твердо решил: липучек в его доме не будет!

Мама Эмиля каждый день ахала да охала из-за мух, но не думайте, что это его трогало. — Начни только швыряться деньгами и покупать что попало, — этак мы по миру пойдем!

Ничего ужасней этого Эмиль в жизни своей не слыхал! Нищенский посох — это, наверно, палка, на которую опирались обнищавшие люди в прежние времена, когда они таскались по всей округе и попрошайничали. Подумать только, а что, если в один прекрасный день он увидит, как его мама и папа с посохом в руках бродят по усадьбам в Лённеберге, выпрашивая кусок хлеба? Да, в таком случае ему и маленькой Иде тоже придется, конечно, нищенствовать вместе с ними!

А все из-за того, что мама растратила их деньги на липучки! Эмиль стал подготавливать маленькую Иду к тому, что их ожидает. — Но я смогу вырезать тебе маленький нищенский посох! Ясно, что она не хотела никаких нищенских посохов, и Эмилю стало ее жалко. Эмиль долго не спал в тот вечер и без конца раздумывал. Такого головастого и хитрющего парня во всем мире не найдешь! — говаривал обычно Альфред, и это была истинная правда. И вот теперь Эмиль лежал в своей кроватке и думал изо всех сил — так, что у него раскалывалась голова. «Во-первых, жалко маму, ведь ей так и не видать этих липучек. Во-вторых, она все равно их купит рано или поздно, уж я-то знаю. И тогда будет жалко папу, которому придется побираться с нищенским посохом в руках. Но, — подумал он, — если все равно придется побираться, то ведь мне лучше было б, к примеру, взяться за нищенский посох уже теперь и выклянчить денег, чтобы купить липучки до того, как мы обнищаем. Да, смотри-ка, стоит только пораскинуть мозгами, как все устраивается. Так я и знал!» На другой день Эмиль забрался в заросли орешника на коровьем выгоне и принес оттуда подходящую ветку. Из нее он вырезал себе в столярной один из самых красивых на свете нищенских посохов.

Вообще-то Эмиль умел обращаться с поделочным ножом так, что любо-дорого смотреть! Да, потому что после каждой озорной проделки он вырезал одного деревянного человечка за другим. Вот и нищенский посох был сработан рукой мастера — сразу видно. Эмиль украсил весь посох разными вензелями и тонкими завитушками, а как раз посреди завитушек он вырезал так красиво: «НИЩЕНСКИЙ ПОСОХ ЭМИЛЯ СВЕНССОНА». Попрошайничать с таким посохом — одно удовольствие. Но, конечно, все в Лённеберге знали Эмиля как облупленного — все его выходки и проделки. Поэтому он понимал, что ни один человек во всем приходе ему и гроша ломаного не даст. «Но вот если они не узнают меня, тогда, может… — думал он. » На другой день было воскресенье, и Эмиль решил, что вот сегодня все и произойдет. Его мама, и папа, и маленькая Ида поехали в церковь, Альфред спал в людской, а Лина сидела на крыльце и настырно распевала во все горло, чтобы заставить его проснуться: Зачем завлек мое младое сердце, Зачем меня заставил полюбить?

Зачем меня ты разлюбил так быстро, Зачем, зачем покинул ты меня? Он сразу же начал переодеваться, чтобы превратиться в нищего ребенка. Он сам чуть не заплакал, когда увидел себя в зеркале в отцовской шляпе с широкими, опущенными вниз полями, прикрывавшими ему глаза, и в старом отцовском пиджаке, волочившемся чуть ли не по полу. Из-под пиджака высовывались голые грязные мальчишеские ноги. И таким же черным от сажи было его лицо, словно у него в разнесчастной его бедности не хватало средств даже на то, чтобы купить мыло и умыться.

Такого душераздирающе нищего ребенка в Лённеберге никогда прежде не видывали, уж это точно, и Эмиль сказал осуждающе: — Тот, кто не подаст мне такую милостыню, чтоб ее хватило хотя бы на одну липучку, тот — просто скотина, да еще к тому же и бессердечная! Но разве можно надеяться на этих скупердяев из Лённеберги?

Пастор был в это время в церкви и читал проповедь, а его домочадцы тоже должны были отправиться туда, хотят они того или нет. Но все в приходе, и Эмиль в том числе, знали, что жена пастора с места двинуться не может, так как у нее болит нога. «Она добрая и к тому же еще плоховато видит, — подумал Эмиль.

В это прекрасное воскресное утро жена пастора сидела под высокой рябиной на пасторском дворе и скучала. Ее больная нога лежала на скамеечке, а рядом, на маленьком столике, стояли сок и булочки. И поэтому очень оживилась, увидев маленького мальчика, который как раз входил в калитку с нищенским посохом в руках.

Ах, как ужасно живется этим несчастным нищим детям!

Эмиль остановился на почтительном расстоянии от пасторши и запел: Я нищ и гол, я бос и наг, Но весел я всегда… Это была прекрасная и благочестивая песня, которую Эмиль выучил в воскресной школе.

И когда он спел ее целиком, у жены пастора в глазах стояли слезы. — He-а… пока еще нет, — чистосердечно признался Эмиль.

Раньше ему это и в голову не приходило, но Эмиль с необычайной легкостью мог внушить себе любую дурость. И в самом деле, кто знает, что приходится есть несчастному нищему ребенку?!

«Этот мальчишка битком набит всякими выдумками и дурацкими проделками!» — не раз говаривала Лина.

Потому что в эту минуту, стоя на пасторском дворе, Эмиль совершенно явственно ощущал себя несчастным нищим ребенком, которому вскоре придется есть мух. — сказала пасторша, и не успел Эмиль досыта нареветься, как она сунула ему в кулачок двухкроновую монету. По доброте сердечной пасторша также предложила Эмилю сок и булочки — на дорожку, как говорят.

Назавтра он отправился в лённебергскую лавку и накупил целых двадцать липучек. На обратном пути он от радости весело подпрыгивал на бегу. Какая гигантская неожиданность для мамы с папой, и уж ничуть не меньше для мух!

Как раз в тот самый день родители его были приглашены на пир в другом конце прихода и должны были вернуться домой только поздно вечером. Ну, Лина, да Ида, да еще целый рой мух!» К счастью, все они были уже по-вечернему сонными.

Вскоре на своем кухонном диване уснула Лина, в своей кроватке в детской — маленькая Ида, а в своих щелях на потолке — мухи. В кухне была тьма кромешная, но он зажег керосиновую лампу над столом. Так что Эмиль мог спокойно заниматься чем ему вздумается.

Сначала он натянул целую сеть веревок по всей кухне на достаточной высоте, а потом растеребил свой богатейший запас липучек. «Что и говорить, клейкая работенка да липкая, — подумал он, доставая липучки из тесных коробочек и развешивая их на веревках. — А вообще — это пустяки, лишь бы все получилось так, как я задумал». Когда Эмиль управился со своей работой, вся кухня напоминала колонный зал, где колоннами были свившиеся липучки. Да, да, здесь стало куда лучше, чем в любой другой кухне в Лённеберге, где висела всего-навсего одна жалкая липучка, которой ловили мух! Ну теперь-то уж каттхультовские мухи все до единой будут обмануты сразу, одним махом. Когда мухи проснутся завтра рано утром, они по простоте своей подумают, что все это бурое, клейкое, развешанное на длинных веревках по всей кухне, — гигантский завтрак, который приготовили только для них. И не успеют они сообразить, какие они дуры, как все до единой будут беспощадно пригвождены к липучкам. «Ясное дело, их даже немножко жалко, — думал Эмиль, — но ведь никто не звал их в Каттхульт, так что пусть пеняют на себя». Папа, верно, тоже будет доволен, раз у них в Каттхульте теперь столько липучек, да еще совершенно бесплатно. Ведь он не заплатил за них ни одного эре, да и по миру с нищенским посохом ему идти тоже не придется. Эмиль погасил лампу и лег в постель, радостный, в предвкушении нового дня. Завтра, рано утром, когда его мама и папа выйдут на кухню выпить чашечку кофе, над Каттхультом разнесутся ликующие крики, уж это точно!

Да, тут на самом деле послышались крики, и это глубокой темной ночью!

Сначала раздался такой страшный вопль, что дом содрогнулся. Это произошло в тот миг, когда папа Эмиля запутался в первой же клейкой ленте, на которую наткнулся. А потом раздался еще более ужасающий вопль, когда он, пытаясь сорвать с себя первую клейкую ленту, почувствовал, как вторая, словно змея, обвила его шею. Затем послышались душераздирающие крики мамы Эмиля и Лины, когда они рванулись к папе, чтобы помочь ему, а вместо этого липучки приклеились к их волосам, залепили им глаза и заодно еще разные другие места. И тогда громко, на весь дом, перекрывая жалобные возгласы женщин, раздался дикий крик папы: Ну, а что было с Эмилем? И вообще вскоре на каттхультовской кухне воцарилась тишина.