Поздравления С Днем Рождения Женщине 35 Открытки

При повороте ключа зажигания "Денис" так зарычал, будто давал 90 километров скорости.

Я чувствовала себя настолько травмированной, что позволила Наташе, которая лет десять не садилась за руль, и то управляла только грузовиком, вести машину. У нее сразу дело пошло настолько хорошо, что мне приходилось ее даже сдерживать, чтоб не так гнала. А для меня - какой бы хороший выход был, если б конец!

Условились с Наташей, что о происшедшем не скажем никому, и в первую очередь Александру Исаевичу!

И будет это так или не так, он обязательно отнесет их за счет этого происшествия. После семи вечера, как и должны были, приехали в Борзовку. Здесь мы застали сравнительно недавнего знакомого Александра Исаевича - Шафаревича Игоря Ростиславовича, члена-корреспондента Академии наук.

Муж только что подал в правление садового коллектива заявление о купле-продаже нашей милой Борзовочки недавнему знакомому Игорю Ростиславовичу Шафаревичу. Да и вообще Екатерина Фердинандовна за все лето к нам ни разу не приезжала.

"Когда будет нужно - приедет",- ответил он мне, на что я возразила, что нельзя же вспоминать о человеке только тогда, когда он оказывается нужен. Хотя, если не произойдет никаких особых событий, мы точно так же, как и теперь, будем пользоваться нашей дачкой.

Ведь наша дачка - самый его любимый уголок на земле.

22 августа было днем, на который Александр Исаевич сгрудил гостей и всевозможные хозяйственные дела. Кроме Наташи ожидались еще Эткинды, которые отдыхали в Доме творчества писателей под Рузой. Привлек к этому и Наташу, которая с большим удовольствием обучалась различным операциям по обслуживанию "Дениса". Пока работы с "Москвичом" не закончены, гостей занимаю я. - Напишите о его корреспондентах на основании их писем; этого еще никто не делал, - посоветовал Ефим Григорьевич. Вероятно, он не поверил, что я сумею написать не только о корреспондентах, но и о том, кому их письма были адресованы. Как бы то ни было - я ощущала в этом смысл своей жизни, выражение своего "Я", которого много лет искала - с тех самых пор, как перестала быть повседневно необходима своему мужу и потому не смогла оставаться просто "душечкой". В тот самый вечер мы с Наташей должны были перебраться в "Сеславино".

Но не на машине, которая оставалась в Борзовке, а двумя Поздравления С Днем Рождения Женщине Открытки Прикольные Юбилей электричками с пересадкой в Москве с Киевского вокзала на Белорусский. До станции Нара Александр Исаевич предпола-гал подвезти нас на "Денисе", который к тому времени был уже снова в полной готовности. Узнав о наших планах, Эткинды предложили подвезти нас с Наташей в "Сеславино" на своем "Москвиче", хотя это было им не по пути. Александр Исаевич (не любивший, чтоб кто-нибудь оказывал услуги его жене!) настаивал на своем варианте. В спорах вещи перекладывались из одной машины в другую. И когда мы все же уехали с Эткиндами, в их машине очутилась куртка моего мужа, что как выяснится позже, ускорит последующие события.

Весь следующий день Наташа пробыла со мной в "Сеславине".

Помогла в разборке и сортировке уже собранных мной материалов для моей работы - их накопилось уже довольно много. Гуляя по участку, мы разговорились откровеннее, чем обычно. И Наташа поделилась со мной своей жизненной философией. Ревности не должно быть, потому что надо брать от жизни все, что она дает.

(Она давно разошлась с мужем; о том, как она "брала от жизни все", я могла только догадываться.) Я в ужасе отшатнулась: - Разве можно брать от жизни все, что подвернется, и не думать при этом, что тем самым причиняешь страдания кому-нибудь?

И еще я услышала от нее такое: - Наталья Алексеевна, я боюсь за вас. Нельзя жить только одним Александром Исаевичем, как вы это делаете. Ведь он предполагает такую возможность, что может оказаться за границей один. Главным моим делом была все та же работа над папками. Если не станет Александра Исаевича останется только писать о нем. Если муж не хочет, чтобы я жила с ним, буду жить с его душой, со своими воспоминаниями, а значит, все равно - с ним. Чтобы уйти от тревожащих мыслей, чтобы сон не бежал от меня, с вечера глотала таблетку седуксена, а утром сосала апилак, который обеспечивал мне трудоспособность. В хорошую погоду шла в парк и работала там, за новым столом.

Почти каждый день ходила в "большой дом" - играть на "Ямахе", разучивать новую программу: один из прелюдов Прокофьева, второй экспромт Шопена, вальс Рахманинова.

Девочки-подростки Оля и Лена были оставлены на попечение домработницы. С Олей, старшей, мы немного музицировали (она - виолончелистка). С ней же занимались еще и химией, с которой та была не совсем в ладах. Оставаясь по вечерам одна в нашем прелестном флигельке, частенько плакала, не понимая, почему наша жизнь разрушалась. И все же как-то даже полюбила эти свои грустные вечера, проходившие в работе над папками под аккопанемент хорошей музыки, которую дарило радио. Сохранилась моя открытка маме того времени: Погода ласковая, и я даже не очень скучаю. А вот запись после ее получения в мамином дневнике: "Вчера получила открыточку от Н.

Несколько слов, но ясно представила ее в парке за недавно сооруженным столом одну, опять одну.

Так я должна была жить до 6 сентября, когда Александр Исаевич намеревался сюда приехать. 26 августа я еще не встала с постели, как раздался стук в окно. Все объяснилось очень просто: завезенной в "Сеславино" оказалась не только куртка, но еще и лежавшие в ней его автомобильные права. В то утро около Александра Исаевича мое женское одиночество ощутилось как-то особенно сильно.

- Я думал, что ты здесь хорошо работаешь, в хорошем состоянии, а ты, оказывается, рыдаешь здесь, - сказал он. - Мне приятно обнимать, целовать тебя, - продолжал он, прижимая меня к себе, и вдруг вместе со мной стал плакать. Весь день после отъезда Александра Исаевича я почти не переставая плакала, часто - в голос, попросту выла. А на следующее утро проснулась с решимостью, которая пришла как-то сразу, вдруг. Будто всю ночь, пока я спала, мозг мой работал и к пробуждению сформулировал решение: уйти! Вспомнилось и приобрело новый смысл его двухлетней давности обещание:". Одних суток оказалось достаточно, чтобы решить задачу, которую я не могла решить столько времени? В задаче не хватало данных - потому она и была неразрешимой. Я не подозревала, что в условии задачи все равно не хватает данных. принять ли, допустить ли его жить так, как он решил? таким чудови-щным путем создавать себе героинь для романов. И я вдруг отчетливо поняла, что должна пойти к священнику. В тот же день вечером я поехала с ночевкой в Москву: в семью своей двоюродной сестры Нади. Так Надюша оказалась первой, услышавшей из моих уст о моей драме. Утром 28 августа, созвонившись с женой Всеволода Дмитриевича Шпиллера, я поехала к ним. Отец Всеволод служил в это время в церкви (в тот день было Успение).

Обливаясь слезами, рассказала я Людмиле Сергеевне о своем горе. Она, как могла, подбадривала меня то словом, то давая мне поочередно черный кофе и валерьяновые капли. Когда пришел Всеволод Дмитриевич, я сказала ему только: - Александр Исаевич позволяет себе полную свободу. - Надо отойти, - тотчас же услышала я от отца Всеволода.

Пусть попробует пожить без вас, без этих забот, мелочей, которых он не замечает. Так я как бы получила благословение на то, что родилось уже во мне самой, а теперь, после слов Всеволода Дмитриевича, укрепилось. Отец Всеволод спросил, есть ли у меня где жить, и, услышав, что жить всегда могу у сестры (я имела в виду Веронику), но не смогу там работать, что для меня сейчас главное, обещал постараться найти для меня комнату.

Я попросила сделать это, если возможно, до 5 сентября, когда я должна покинуть "Сеславино" накануне возвращения туда мужа. Представила, что она в "Сеславине" в одиночестве, вспомнила тяжелое 5 августа, и все.

Мама, увы, заблуждалась относительно зятя, как и я.

Переночевав у них, утром уехала в свое "Сеславино". Мой труд приобретал для меня теперь совершен-но особое значение. Он должен был наполнить мою жизнь вместе с музыкой: я предполагала продолжить занятия с Ундиной Михаиловной, а играть - у Вероники, по утрам, когда обе мои племяшки бывали в школе. Плохонький "Беккер" должен был сменить великолепную "Ямаху".

..А вдруг случится, что я найду какое-то преимущество в свободной жизни.

Что-то другое, сугубо мое, поможет заглушить тоску по любимому человеку, отрыв от его интересов, настоятельной потребности и многолетней привычки заботиться о нем.

Последние дни августа и начало сентября я все время интенсивно работала. Работоспособность такая, какой я, пожалуй, давно у себя не помнила. А то вдруг принималась писать мужу: писала много, беспорядочно.

Созвонившись с Ундиной Михайловной, договорилась, что в ближайшие дни начну с ней заниматься.

На квартире у Всеволода Дмитриевича познакомилась с Ниной Викторовной Гарской. В моем распоряжении будет очень большая комната, больше похожая на зал, в которой очень мало мебели, на стенах абстрактные картины. Нину Викторовну несколько лет назад оставил горячо любимый муж, композитор.

Выйдя от Нины Викторовны и уже владея ключом от новой своей квартиры, звоню Веронике, прошу ее подойти ко мне в метро на их станции "Сокол", которую мне проезжать. Объясняю ей, что сняла комнату, что буду жить отдельно от мужа, в Москве, что так надо. Договариваюсь, что по утрам буду приезжать к ней заниматься музыкой. Это к тому же создаст в моей жизни определенный ритм! На следующий день, 5 сентября, в "Сеславино" приехал Ростропович.

Прошли в первую комнату флигеля - кабинет моего мужа. Он сел за стол, я присела на кровать-тахту, покрытую коричневым бархатом в мелкую клеточку.

На мне было мое "грузинское" серо-голубое полосатое платье, которое вообще шло мне.

- С женщиной это бывает в двух случаях: от счастья или от отчаяния, ответила я и заплакала. Но я тут же начала сквозь слезы говорить Ростроповичу, что только мои близкие для Сани сделали: посылки, передачи - ведь кроме нас у него никого не было.

Вероятно, как и большинство мужчин, Ростропович не любил женских слез. " Вечером они с Вишневской позвали меня в "большой дом". Разговор больше всего шел о том, что надо приложить все усилия к тому, чтобы "Август четырнадцатого" был напечатан здесь, в Советском Союзе. Стив снова попытался удержать меня, уговорить остаться. Я как-то запозднилась, а потому к Нине Викторовне было ехать неудобно. Перед отъездом оставила на столе мужу полупрощальную записку. Писала, что будем считать, что на сколько-то мы с ним расстались. Взяв с собой уложенные вещи и машинку "Колибри", пошла на станцию.

Когда ехала в электричке, вдруг почувствовала, что во мне поднимается неудержимый гнев. Я вынуждена бежать от него, от самого для меня родного человека! И все из-за того, что ему нужны героини, которых он "не может собирать за обеденным столом"!