Поздравления С Днем Рождения Племяннику 26

Харасанов смешливо задал этот вопрос и сам же на него ответил: — Будьте уверены, узнают. И мало того, Поздравления С Днем Рождения Племяннику Игорю постараются сделать так, чтоб эти фирменные вещи попали в разряд тех, которые, как правило, оседают в милицейских шкафах. — Неужели в ваших рядах процветает такая мелочность?

Излюбленным занятием большевиков, начиная с семнадцатого года, было раздевание расстрелянных ими классовых врагов. Поскольку времена малость изменились, теперь качественную одежду снимают из живых.

Но давайте не будем говорить о столь несущественных в нашем положении вещах.

Суть здесь в другом: нам необходимо облачиться в скромную примитивную одежду производства, ну, к примеру, Чимкентской или Усть-Каменогорской фабрики. Какой может быть “Рибок”, если все четыре пары тянут на тысячу долларов. Девушки сделали плаксивые физиономии и пригорюнились. Ощущая своеобразный колорит, звучащий в словах Харасанова, Франц улыбался. — Что касается лично меня, к тебе, Наташенька, большая просьба: походи по парикмахерским и купи несколько париков. — Но вы нам разрешите взять хотя бы с собой эту одежду? — Милые мои, поймите же наконец меня правильно: если нас поймают, моей и Татьяниной одеждой, в лучшем случае, будут полосатые костюмы особо строгого режима.

Им было очень жаль расставаться с шикарной одеждой. Из всей компании только Наташа изредка покидала квартиру. После десяти дней, как он и предполагал, по телевидению сведения о беглецах транслировать перестали.

Одна из самых неопытных в камерных перипетиях, та не могла за себя постоять и вряд ли сумела далеко уйти.

Скорее всего, труп этой девушки уже давно сгрызли степные зверьки или, “изнахраченый”[48] солдатами, он гниет где-нибудь у подножия террикона. Когда на землю опустились сумерки, Харасанов предложил Францу искупаться на Темиртауском водохранилище. Кроме всего, я хочу, что бы вы произвели несколько пробных выстрелов. Стороной они обошли автостанцию и вышли на берег водохранилища. В лунном свете противоположный берег утопал в красном смоге.

Сверкающая водная гладь вызвала у Франца странное возбуждение.

Непреодолимо хотелось запечатлеть эту жутковатую картину. — Обратите внимание на концентрацию, окраску и густоту смога. Эти земли предназначены для выкачки ресурсов, а через десятки лет будут пригодны только для съемок фантастических фильмов о мертвых планетах. Чуть дальше импровизированного пляжа, о котором свидетельствовал разломанный грибок, громоздились кучи мусора.

Соорудив несколько мишеней из пустых банок, они удалились на расстояние пятнадцать — двадцать метров. Бялковский все больше переставал удивляться этому человеку.

— Чувствуется, что вы двадцать лет проработали в милиции.

Насколько я знаю, в милиции до сих пор на вооружении “Макаров”. Цельтесь как обычно, “под яблочко”, и все получится. По-ковбойски расставив ноги, Франц стрелял, держа пистолет двумя руками.

Глухие хлопки создавали впечатление, что он стреляет из игрушечного оружия. — Признаюсь, электронный тир и малокалиберная винтовка в детстве. Ступни ощущали огромное количество неведомых предметов. — На этом дне несметные сокровища для коллекционеров утиля, — пошутил Франц. — Увы, это не Клондайк и не озеро “неожиданностей”, — поддержал его Константин. Дно пошло илистое и они с нетерпением дождались, когда можно было поплыть.

Франц предпочитал “кроль” и на какое-то время оставил Харасанова позади. Мощное фырканье заставило его оглянуться, хотя надобности в этом уже не было. Вдоль освещенной части берега в их сторону передвигались человеческие фигуры. Не дожидаясь Франца, он, словно торпедный катер, поплыл к берегу.

Вскоре он уже бежал по пляжу, подымая каскады серебряных брызг.

Когда Франц, безбожно калеча ноги, наконец выбрался на берег, диалог с ночными гостями у Харасанова уже состоялся.

Они лежали лицом вниз на мокрой траве, положив руки на затылки. Потрескивая и попискивая, неподалеку лежали две портативные рации. — Вот, полюбуйся, Колек, — впервые обратился к Францу на ты и назвал его чужим именем Харасанов. Харасанов умышленно бравировал, слова неприятно резали слух. Не выпуская из правой руки пистолет, левой он поддерживал джинсы, силясь попасть ногой в штанину. — Ану, Колек, бери ремни и вяжи им ноги, пока я их не перестрелял. Испуганный Франц незамедлительно исполнил приказ Харасанова.

Полной уверенности в том, что Константин не исполнит свою угрозу, у него не было.

Ему опять пришлось столкнуться со случаем, который в корне мог перевернуть его жизнь. Иногда ему хотелось, чтобы весь этот кошмар закончился. Но он понимал: вместе с окончанием их взаимоотношений растают как сон надежды на другую жизнь. Опять в его жизнь войдет общежитие с забитыми работягами, вечно пьяными, живущими от получки до получки. Опять придет луковый быт, вонючие столовые и ворохи пустых бутылок.

— Скажите, Константин, только правду, вам хотелось их убить?

На это Харасанов ответил раздраженно, даже зло: — За кого вы меня принимаете? У этих сопляков даже не было оружия, не говоря о том, что я озлоблен не на исполни — телей, а на систему. Зная обо мне уже очень много, это не делает вам чести. Я и сам понимаю, что мое нездоровое любопытство по этому поводу уже начинает даже мне самому напоминать один медицинский диагноз.

Харасанов громко, даже слишком громко, рассмеялся и хлопнул Франца по плечу. Вы, по сути дела, не знающий истинной жизни этого общества, интеллектуал. Впрочем, больше половины наших поэтов, художников и писателей, в подавляющем большинстве, обладают именно этими качествами.

Тем более, как я вам обещал, уголовного наказания вы не понесете. Не забывайте, деньги и оружие будут у меня, вы с Наташей — всего лишь заложники. О случае, происшедшем на водохранилище, они не рассказывали. Прийдя домой, они, как всегда, застали отлично сервированный стол. После ужина все расположились на ковре слушать музыку.

Татьяна положила голову на волосатую грудь Константина. Франц обнимал Наташу, время от времени целуя в губы.

Божественный “Мартель” зажигал кровь, вызывал медленно наростающее желание любить. Когда желание сдерживать было невозможно, они, словно шейхи-миллиардеры в перерывах между карточной игрой, уходили в спальни утолять страсть.

Интуитивно они чувствовали, что скоро придется навсегда оставить эту роскошную квартиру и погрузиться в мир риска и Стихотворные Поздравления С Днем Рождения Племяннику нечеловеческого напряжения. Они это замечали, но расспрашивать о причине никто не хотел. Словно угадав их состояние, Константин подошел к столу, весело и непринужденно сказал: — Завтра отправляемся в дорогу. Это было сказано без малейшего напряжения и торжественных пауз. К искусственному возбуждению примешалось то необычное состояние, которое “окрашивает” кровь адреналином, и называется в народе риском. На следующий день, в шесть часов утра, из квартиры вышли четверо. Предводительствовал старый цыган, у которого из-за густой растительности на лице выглядывали только глаза. Одет он был в синий шерстяной костюм и зеленую кримпленовую рубашку. На ногах сверкали лакированные туфли на высоких каблуках. Второй из мужчин, молодой человек лет двадцати — двадцати двух, был также одет по моде семидесятых — начала восьмидесятых годов: расклешенные брюки и гипюровую рубашку.

Искривленные лакированные туфли из кожзаменителя подчеркивали особый цыганский шик. Их спутницы, молодые девушки, не лишенные яркой красоты, облачены просто, с тем же уклоном: зеленые вязаные кофточки и цветные платки.

У пожилого цыгана через плечо висела объемистая дерматиновая сумка. Девушки несли полиэтиленовые пакеты из которых выглядывали хвосты копченого сыра и стрелки лука.

Частник удовлетворенно окинул взглядом солидную публику и, тоном, не терпящим возражений, сказал: — Ну, чё, ромалэ, двести зеленых до Алма-Аты заплатите? — Много просишь, красивый, — запричитала Таня, подмигивая Францу. У Татьяны оказались незаурядные артистические способности. Географию не проходила, — сказал Константин, и получил удар в бок. — Ну, ладно, земляк, — примирительно хлопнув таксиста по плечу, сказал Харасанов, — платим двести, только давай, не тяни. У полусонных гаишников цыгане-спекулянты подозрения не вызывали. На следующий день они приехали в залитый солнцем южный город. Усталость в сочетании с нервным напряжением сделали свое дело. На жалобы друзей Константин ответил жестко и категорично: — Спать будем в поезде, а затем на московской квартире.

Выработанная привычка просыпаться в пять утра оказала ему услугу.

Уткнувшись лбом в его плечо, похрюкивала голая Лидочка. Лагерная привычка быть готовым к любой подлости, сработала и на этот раз. Еще через секунду у него в руке был парабеллум, который он предварительно спрятал под матрас. То, что он увидел, повергло Василия в настоящее бешенство.

Рядом стоял Хряк и лихорадочно, трясущимися пальцами пересчитывал пачку баксов. Василий не помнил, что сказал, но в следующее мгновение Людочка истошным голосом завыла: Кулаком левой руки он ударил ее под дых и она свалилась на пол. Женская интуиция подсказала, что в этой ситуации лучше всего притвориться. Хряк выставил вперед руки, как гуттаперчевый мальчик, и дрожал всем телом. В нем проснулась лагерная жестокость, густо замешанная на цинизме.

— Иди сюда, — металлическим голосом приказал Василий, не отводя дуло пистолета от лба Хряка.

Становись на колени… возьми…, — приказал он ему, ухватив за волосы. Несмотря на могучие бицепсы, тот был жалким, трусливым подонком. Он исполнил то, что Василий ему приказал и даже сделал то, что делает не каждая проститутка. Василию ужасно хотелось его убить, но устраивать против себя настоящую охоту было еще рано. Он знал, что такая охота, если он не сумеет уйти за границу, рано или поздно начнется. Но сейчас… Он ударил Хряка рукояткой пистолета по голове и тот мешком повалился ему под ноги.

К белым жемчужинам на его губах Василий приклеил стодолларовую банкноту. “А теперь прочь из этого города.” На Карагандинском вокзале вечный бардак. Цыганки попрошайничают, а их курчавые мужья продают украшения из фальшивого золота. То и дело в толпе мелькают лица уголовников и сифилитиков.

Таковым всегда был этот город, в котором еще долго будет отхаркиваться коммунистический режим. Возле пивной бочки Василий увидел старика-казаха, одетого в форму железнодорожника. — Так точно, маладой тшеловек, — старик, пьяно пошатываясь, отдал Василию честь. Полностью купе для моей семей… семьи, — по лагерной привычке чуть не сказал семейки. Старик приосанился и хриплым голосом сказал: — Так целый купе, говоришь.

Уединение становится потребностью не меньшей, чем хлеб и воздух. Человеческий взгляд, пусть дружелюбный, вызывает глухое раздражение. В купе грязно, как во всех купе всех поездов бывшего СССР. Кусок ковровой дорожки пропитан вонью вековой грязи. Худосочный проводник с жидкими замусоленными бакенбардами, чем-то напоминающий шимпанзе, испуганно спрашивает: — А где остальные. Проводник замирает, затем поспешно кивает головой и на цыпочках выходит из купе.

“По крайней мере, теперь не будет приставать с подселением.” Из сумки Василий достает бутылку коньяка. Он делает пару глотков, закуривает, и опять погружается в воспоминания.

Во время его первой судимости привлекательная внешность была для него злым роком. Первые ножевые шрамы он приобрел именно из-за этой внешности. В камерах пожилые заключенные то и дело норовили погладить его по щеке, при этом восклицая: — Ты, чё, взаправду пришел с воли? Этот бесконечно задаваемый вопрос поначалу приводил его в смущение, а затем — в бешенство. Ночью, когда камера укладывалась спать, рецидивисты наперебой предлагали ему место рядом. Внутренне он чувствовал, что это не проявление дружбы. Но его неопытное существо откликалось на малейшее излучение тепла. “Вокзальная хата”[49] в Екатеринбурге вмещала в себя больше ста заключенных.

К тому времени он уже был опытный боец, несмотря на шестнадцать лет. По огромной камере рыскали уголовники и отнимали у слабых духом все, что придется. Коренастые, стриженые парни, напоминающие бультерьеров, отбивали отказчикам внутренности.