Поздравления С Днем Рождения Семейной Дочери От Мамы

“Лида из Федоровки”, как ни в чем не С Днем Рождения Твоей Дочери Для Мамы Поздравления бывало, разгуливала по больничным коридорам, гордо поглядывая на вчерашних партнеров.

Оказывается, Лида работала уборщицей в университете и соблазнила ученого сластолюбца. У больных этой больницы бытовало идиотское убеждение, что после уколов можно смело вступать в половую связь. Молодые женщины, хохоча, задевали Франца и после вопроса “ну, как, укололся?”, приглашали на дровяной склад.

Один из сифилитиков сделал страшную гримасу: — Тебе крышка, мужик. — А теперь я лезу к себе в штаны, вынимаю горсть бледных спирохет[33] и запихиваю в коробок…, лови, мужик! Парень взвыл и, словно неразорвавшуюся Поздравления С Днем Рождения От Мамы Дочери Свете гранату, отбросил коробок далеко в сторону.

Франц попросил у Ольги Оскаровны выписать их с Наташей в один день. Последнюю ночь в этом, почему-то названном больницей, гнезде разврата Франц провел без сна.

Ему не представлялось возможным возвратиться на работу. Что касается кожвендиспансера, он понимал: и это обстоятельство скрыть будет невозможно.

Ольга Оскаровна вызвала его в кабинет, вручила бюллетень и сказала: — Надеюсь, вы помните мой совет? Он пообещал, но в душе не был уверен, что так и сделает. Бывали моменты, когда он явственно ощущал влияние каких-то неведомых сил, оказывающих влияние на его жизнь. У него широкие покатые плечи, длинные жилистые руки, сухие бойцовские кулаки.

Специально боксом он не занимался, но, отстаивая с четырнадцати лет место под камерным “солнцем”, кое-чему научился. К примеру, научился одним ударом сшибать с ног самого здоровенного камерного “быка”. И еще: в лагере цыгане научили его приемам ножевых драк. Это обстоятельство неоднократно спасало ему жизнь и увеличивало срок. Под “жизнью” он подразумевал не понятие человеческой жизни. Когда он, несмышленный, сел играть в карты на интерес, никто не объяснил ему что это такое.

Интерес обкуренных анашой напарников сводился к тому, чтобы сделать из него педика.

Когда он пришел в себя, его голова оказалась зажатой между спинками железных коек.

С нар, одетые в подлые улыбки, уже свесились лица, жаждущие развлечений. — Не сцы, Коваль, это не страшно, — хрипел за спиной голос одного из карточных напарников. Вряд ли вы поймете, что значит перевернуть двухъярусные нары, облепленные человеческими телами. В тот момент, когда он, словно штангист, устанавливающий рекорд, выбрасывал тело, на помощь мышцам рук пришли его голосовые связки. Вот так, наверное, в пещере рычал его далекий предок, убивая своего противника или отвоевывая для себя полюбившуюся самку. Нож, который он постоянно носил за голенищем, был уже у него в кулаке. Василий видел как побелели губы одного из насильников, но это его не остановило. Первый удар пришелся в живот, ударом в грудь он его прикончил. Тот, бешено вращая глазами, не переставая кричал: — Не нада, я войду!

— что означало: он просит дать ему возможность откупиться.

Он сел на него сверху, схватил за волосы и по рукоятку воткнул нож в глаз.

Из-под лезвия брызнула кровь, залила ему лицо, а тот, захлебываясь, не переставал хрипеть: — Я вой-ду-у-у!

Словно удавку они набросили на шею Василия ремень и затягивали до тех пор, пока он не потерял сознание.

Тогда Василию было пятнадцать лет, теперь — двадцать три. За спиной у него три судимости, не считая лагерных раскруток. Василий спускается по мокрым ступеням в знакомый подвал, перепрыгивая через лужи, направляется в свой второй дом. Деревянную перегородку кто-то сломал, а на кое-где сохранившихся обоях имена и клички новых жильцов. У стенки, на деревянных ящиках, тускло блестят “отполированные” матрасы. Он садится на знакомое ложе и, убедившись в его прочности, принимает позу римского патриция[34]. Тогда, уже в далеком прошлом, отсюда его забирали менты. Когда они его прижали к стенке и били под дых, она пронзительно кричала: “Не смейте его бить, у него больное сердце!” Он не перестает задумываться над ее словами. Возможно, зная о его отношениях с матерью, неосознанно, чисто по-женски, пыталась его защитить… И еще она его подкармливала.

После того, как он рассказал ей, что на просьбу поесть, во всем “оригинальная”, его мать отвечала: “Нет денег, влезь на грушу и перекуси”, в его берлоге появлялись бутерброды и конфеты.

В торжественные для учителей случаи она наивно расширяла свои большие изумрудные глаза и, сложив на груди руки, причитала: “Господи! Да что же это такое… Нет больше никаких моих сил… Делайте с ним, что хотите!” Учительский коллектив придумал что с ним сделать. С легкой руки классного руководителя и, конечно же, с согласия его матери, они отправили его в интернат для дебильных. Как ни парадоксально, именно интернат оставил в жизни Василия светлое пятно.

Наконец он получил две возможности о которых мог только мечтать — выспаться и читать.

За этот год его новый классный руководитель передал его матери несколько грамот, полученных им за хорошую учебу и отличие в спорте. Но после летних каникул, проведенных в этом же подвале, его ожидал удар. Медицинская комиссия признала направление Музыкальные Поздравления С Днем Рождения Дочери Для Мамы его в интернат для дебильных неправомерным. Дирекция школы получила взыскание и, к его искреннему огорчению, он возвратился к прежней жизни. Любые обязанности, кроме привычки подавать в постель любовникам кофе с бутербродами, приводили ее в ярость.

Полученных от демонстрации одежды денег ей хватало только на излюбленных цыплят табака. Что касается его появления, одна мысль о возможных ограничениях собственной персоны была ей невыносима.

Ты меня в гроб загонишь!”, он отвечал первое, что приходило на ум: “У друга уехали родители” или “Ездил в пригород на день рождения”.

В редкие промежутки, когда она неудачно выбирала любовника, страдать приходилось опять же ему. Те из них, которые имели семью, рано или поздно исчезали.

И, чтобы утолить жажду мести, писала заявления на него в милицию.

Точно так же, как в учительском коллективе, в милом сердцу райотделе милиции она постепенно создала ему репутацию патологического бродяги.

В один прекрасный день, когда он, словно верблюд, насыщался на кухне, в квартиру прилетела красногрудая птица в образе молодого следователя.

Напыщенный, с побитым угрями лицом, он, в сопровождении ликующей матери, прошел на кухню и положил рядом с тарелкой супа истоптанный мужской ботинок. — спросил, мрачно поглядывая то на него, то на мать. В раннем детстве от жизненных бурь и невзгод его защищала бабушка. Когда бабушки не стало, он со своей детской правдой остался один на один под этим небом и солнцем. — Твой друг Виноградов сознался… Говори, по какому адресу квартиру обворовали?

О подлой игре, делающих карьеру молодых следователей, Василий уже слышал. В тех семьях, где, по их мнению, родители не знают как избавиться от “преступных” чад, следователи пробивали брешь, терроризируя и запутывая до такой степени, что подросток рано или поздно себя оговаривал. В тот момент он окончательно понял, что по-настоящему одинок. Она посмотрела куда-то сквозь него и сказала: — Иди, иди. В милиции к следователю, который его привел, присоединился капитан с лицом Плюшкина. Рядом с ботинком появились часы из тех, которые алкаши на базаре продают по трешке за пару.

Несмотря на вынужденное бродяжничество, он не воровал. Вы не имеете права”, угреватый змеиными пальцами ухватил его за волосы и вырвал клок у виска. Когда он отказался, капитан перегнулся через стол и ударил его по голове пресс-папье. — Бери ручку и пи-ш-ш-ши — шипел он, устрашающе вращая белками. Он взял ручку и капитан сразу перешел на политику пряника: — Ну, так бы и давно.

Они тебя не пожалели… Пиши: Я, Коваленко Василий Витальевич, опознаю предъявленные мне вещи, а именно: мужские ботинки черного цвета и часы марки “Луч”. Эти вещи я видел у своего знакомого Виноградова Валерия Максимовича.

Полчаса тому они утверждали, будто я с Виноградовым обворовывал квартиры. Теперь меня заставляют писать лжесвидетельство.” Василий швырнул ручку на пол и бросился к двери. Уже в коридоре он услышал крик капитана: — Стой, ворина, стой! В считанные секунды он преодолел коридор, но проскочить мимо дежурного ему не удалось. Рукояткой пистолета дежурный ударил его по голове с такой силой, что впервые в своей жизни он потерял сознание. Харасанов знал, что в однотипных городах Казахстана долго скрываться от погони невозможно. Планировка улиц, утыканных пятиэтажками, оторванными друг от друга, быстро выведет на них погоню. Слабый поток машин не даст возможности оторваться, затеряться среди домов.

Уходить далеко на такой машине было полной бессмысленностью. Ориентируясь по памяти, он привел машину в старый город и остановился на краю отработанной шахты, заполненной водой. Словно наседки с шеста из фургона выпрыгивали девушки. К великому изумлению, среди девушек он увидел Валентина. Девушка, которая бросилась к нему в тюремном переходе, вдохновив тем самым на побег, схватила Константина за руку и потащила в сторону. В то же время в ней было что-то такое, что не позволяло ему ее оттолкнуть. Где-то в подсознании трепетала мысль, что мимолетная встреча была не случайной. Возможно, встреча с ней принесет ему полную свободу. Владелица больших, слегка раскосых глаз, она должна была быть жгучей брюнеткой.

Роскошная грива волос, цвета спелой соломы, спадала на плечи, струилась ниже, подчеркивая линию узкой талии.

Гибкая, спортивная фигура вряд ли могла оставить равнодушным любого мужчину, обладающего пылким воображением и хорошим здоровьем. — Не знаю, что тебе ответить… Теперь то я уж точно смертник. Когда они уходили в узкий переулок, застроенный казахскими мазанками, Харасанова окликнул Валентин: — Не уходи, скажи, что мне делать?

— Сдаться, отсидеть и стать профессиональным сутенером. Сегодня же исчезнуть в город-спутник или укрыться здесь у многочисленных знакомых. Они пересекли степь и вышли на дорогу, ведущую в отдаленный микрорайон.

— Если нас поймают, запомни: Антонова Таня, город Алма-Ата.

По дороге, со стороны Нового города, мчался автобус. — Ложись в траву, попытаюсь его остановить, — шепнула девушка и вышла на трассу.

Шофер возвращался домой с “кошачьих” дел, был навеселе.

Не доезжая микрорайона, Константин попросил шофера остановить автобус. Девушка говорила, вы живете возле завода отопительного оборудования. — Ты, земляк, какой-то непонятливый, — в тон ему бросил Константин. Харасанов знал, что на въезде в город их уже ожидает патруль. И еще он знал, что в данных о нем, предоставленных солдатам ВВ и милиции, как о беглеце, стоит “ОСОБО ОПАСЕН”. При случае, любой из солдат посчитает за счастье его пристрелить. Они обогнули микрорайон и торопливо вошли в подъезд облезлой пятиэтажки. На лестничной площадке третьего этажа Таня позвонила. Как это делают молодые самоуверенные люди, Таня подолгу не отрывала палец от кнопки звонка. — Нет дома, — шепнула Константину Таня, — но не пойму кто там. В дверном проеме стояла молодая девушка с распущенными волосами. Воспитанная в духе черного города, она грубо бросила: — Я Светка, Наташкина сеструха.

Большая четырехкомнатная квартира напоминала кладбище погибших кораблей. Посреди гостиной стоял диван с поломанными ножками. Света вытащила из кармана пачку “Беломора”, закурила. — Старики запили, хотят продать хату и свалить в деревню. С меня хватит, и так всю жизнь прожила в задолбанной Пролетарке1.

Несмотря на свои двадцать лет, Света была смышленной девушкой.