Поздравления С Днем Учителя От Ученицы До Слез

— Я надеюсь… — сказал папа, — я надеюсь… — повторил он, держа на весу ботинки, — что ваша дальнейшая подготовка к героическим путешествиям с Мишей… примет несколько иной характер… Я ничего не ответил папе и молча отвернулся к стене. В субботу днём моя мама опять привезла из Москвы к нам на дачу моего двоюродного брата Мишку. Вероятно, об этом приезде и папа и Наташка узнали заранее, потому что ещё за час до Мишкиного появления они начали прятать в доме всякие кожаные вещи и предметы. Всё это складывалось на веранде в окованный железом бабушкин сундук. А я сидел безучастно на лестнице и переживал трагическую гибель своих любимых ботинок. Мои грустные мысли от нечего делать как-то сами собой складывались в сообщение, которое обычно печатают на последней странице газеты в чёрной рамочке.

«4 июля сего года, — сочинялось в моей голове, — скоропостижно скончались ботинки Валентина Громова (правый и левый).

Они родились на обувной фабрике «Восход» и должны были прошагать по туристским тропам… не один десяток километров… Но глупая и преждевременная смерть вырвала их из наших рядов.

Все, кто знал эти чудесные спортивные ботинки, сохранят о них светлую память… Выражаем своё искреннее соболезнование… их владельцу… Валентину Громову. Наташка демонстративно проволокла по лестнице папины сапоги и даже на секунду задержала их под самым моим носом.

Как будто не знала, что я, после того как съел свои ботинки, не могу переносить даже запаха кожи. Я сидел не дыша до тех пор, пока Наташка не сжалилась и не утащила эти вонючие ботфорты на веранду. Сыпать, как говорится, соль на мои незажившие раны. В это время звякнула калитка, и на дворе в сопровождении моей мамы с рюкзаком за плечами возник мой двоюродный брат Мишка. При виде его я испытал в душе два совершенно противоположных ощущения: чувство радости и чувство ужаса.

Поодиночке эти чувства, конечно, мне приходилось испытывать и раньше, но одновременно я испытывал их в первый раз. А папа побледнел и, приложив одну руку к сердцу, опустился в плетёное кресло.

А мама платком вытерла лоб и почему-то виновато улыбнулась.

А я как сидел, так и закрыл глаза, чтобы не видеть Мишку. Но в темноте перед моими С Днем Учителя Простые Поздравления глазами закрутились в кипящей воде мои ботинки… То левый выплывает, то правый. Лучше видеть Мишку, чем… — А к вам Мишенька приехал! — сказала моя мама как бы радостным и вместе с тем тревожным голосом. — Аня вечером дежурит, поэтому просила, чтобы Мишка погостил у нас… Папа улыбнулся кисло-прекисло, а мама, вероятно, для того, чтобы хоть немного его обрадовать и развеселить, сказала: — Я взяла три билета в театр, так что потихонечку будем собираться… и поедем… А Валя с Мишей покараулят дачу… При слове «поедем» Наташка запрыгала и захлопала в ладоши, папа почему-то вздрогнул, осмотрел меня с ног до головы и вытянул у меня из брюк кожаный ремень. Потом он подошёл к Мишке и, указав пальцем на его ноги, обутые в кожаные ботинки, сказал: Мишка разулся, не сводя глаз с моих новых суконных ботинок на резиновом ходу. Не понимаю только, почему этот загадочный рюкзак не заинтересовал моих родителей. Ну, мама, наверно, приняла Мишку за обыкновенного туриста. А папа, наверно, кроме съедобной кожи, в присутствии Мишки больше ни о чём не мог думать. А я сразу понял, что этот рюкзак означает… Он означает, что… «подготовка к отважным путешествиям продолжается…» и надо «ждать указаний». Пока папа гремел на веранде крышкой сундука и замком, Мишка подтянул лямки и, шатаясь под тяжестью рюкзака, направился молча на берег Москвы-реки, на то самое место, где мы с ним так безжалостно расправились с моими ботинками.

Я, конечно, уверенно… и в то же время неуверенно зашагал вслед за Мишкой. С трудом сбросив с себя на траву рюкзак, в котором при этом что-то лязгнуло и громыхнуло, Мишка повалился без сил на берег.

А я опустился на траву поближе к рюкзаку и незаметно потрогал его рукой. На ощупь в рюкзаке, по-моему, было что-то очень круглое и очень железное.

Он достал из-за пазухи какую-то зачитанную книжку и уткнулся в неё носом. Называлась книжка непонятно: «Мои друзья из племени нанкасе». Решив, что это название мне пока ничем не грозит, я опять было затосковал о ботинках, даже не предполагая, что ровно через полчаса Мишка подвергнет меня таким испытаниям, по сравнению с которыми гибель моих ботинок будет выглядеть жалким и незначительным событием. — спросил Мишка, бросив нетерпеливый взгляд на часы. Видимо, эта цифра Мишку вполне устраивала, потому что он как-то вдруг подобрел и сказал своим хриплым и ужасным голосом: — В конце концов, там… — Мишка бросил взгляд в жуткую даль… — там надо будет уметь не только есть всякие кожаные вещи и предметы… В кустах раздался лёгкий треск. Мишка замолчал и огляделся подозрительно по сторонам.

— Там надо будет уметь делать, например, кое-что и потруднее… — Что, например, потруднее? — Ну, например… например, — сказал Мишка, — уметь читать дым… Сказав это. Раздался металлический треск, как будто кто-то прошёлся по железной крыше. — Тебе, скажем, нужно в джунглях передать мне секретно свои мысли на расстоянии. Ты зажигаешь костёр с дымом, сидишь и думаешь о своих секретных мыслях, а я сижу от тебя, скажем, за тридцать километров и секретно читаю дым… то есть не дым, а твои секретные мысли. Тогда Мишка раскрыл зачитанную книжку под названием «Мои друзья из племени нанкасе» и стал шёпотом читать: — «…Но больше всего меня удивил случай в Африке среди племени нанкасе. Заметив на горизонте дым, я указал на него проводнику Мзинга и сказал: «Пожар!» Мзинга всмотрелся в даль и сказал: «Нет! Это наши люди сообщают, что охотятся у реки и упустили газель, но убили антилопу…». В это время за нашими спинами затрещала сирень, и из кустов высунулось лицо моей сестры Наташки. Она подозрительно посмотрела на нас с Мишкой, поправила левой рукой причёску, сделанную специально для театра, и сказала: — Читаете? Мишка дождался, когда затихли её шаги, и сказал: — Так что ты давай! — сказал Мишка, — К чтению твоих и моих мыслей с помощью дыма.

Хуже этого испытания Мишка, пожалуй, тоже ничего не мог придумать. Мало ли какая недостойная отважного путешественника мысль может вдруг мелькнуть у меня в голове! У меня, может, вообще в голове не мелькает ничего такого достойного. Я тут же представил, какая может разыграться на этом несчастном для меня берегу сцена, если Мишка действительно сумеет (Сумеет! Сначала к небу пойдёт жидкий дым, потом туда же вместе с дымом повалят мои жалкие мысли. Прочитает!) и заорёт, конечно, на весь дачный посёлок. И мечтает о какой-то кожаной курточке на «молниях»?! И думает, как бы ему познакомиться с какой-то Танечкой из соседней дачи?! И я эту скареду, этого пижона и донжуана хотел взять с собой в отважное путешествие. Нет, надо сейчас же отговорить Мишку от этой ужасной затеи. — Слушай, Мишка, — сказал я, — а почему бы нам не поучить с тобой азбуку морзе.

С её помощью тоже ведь можно передавать мысли на расстоянии. — Да наши радиопередатчики давно утонули при переправе через горную речку! — Тогда, может, можно будет передать мысли при помощи тамтамов. Я читал про такие барабаны… Или ещё я читал про слоновьи бивни, — сказал я. — Если в них погудеть, то тоже можно передать мысли на триста километров. — Тебе же нужно секретно передать секретные мысли, а не барабанить и не гудеть по секрету всему свету! Я подумал, какую бы мне ещё найти отговорку: — А штраф-то как же? — Десять рублей… постановление Моссовета… в дачной местности нельзя разводить огонь… — Огонь нельзя, — сказал Мишка. — спросил Мишка, подмигивая мне и хлопая рукой по рюкзаку. Мишка развязал рюкзак Поздравления С Днем Учителя Для Первого Класса и, оглядываясь по сторонам, вытащил из него круглую металлическую коробку с ручкой, похожую на кассету для кинолент, только потолще, и поднёс её к моему носу. — «Шашка нейтрального дыма, — прочитал я на этикетке, морщась от неприятного запаха. — На киностудию за ними специально ездил, — сказал Мишка. — Не пройдёт и получаса, как я на глазах у Мишки погорю со всеми своими жалкими мыслями». — Слушай, Мишка, — сказал я, — а почему бы нам с тобой… Но Мишка меня не стал больше слушать. — Конечно, — сказал Мишка, — есть ещё такие горе-путешественники, которые и дыма боятся как огня… и для которых штраф в десять рублей дороже интересов всего человечества! И которые могут придумать миллион отговорок, только чтобы… С этими словами Мишка повалился на песок и стал изо всех сил переживать мою трусость и скупердяйство. Разве я мог перенести, чтобы Мишка принял меня за какого-то труса путешественника? — Хорошо, Мишка, — сказал я, — я согласен читать дым. Только давай не с помощью шашек, а с помощью папирос… Я думал, что от папирос будет мало дыма, и поэтому Мишка не сможет узнать мои мысли. Как раз в это время из кустов неожиданно вышел папа. Он подозрительно осмотрел нас с ног до головы и спросил: — Ну, шашки! — Ну, шашки — это хорошо… — сказал папа, глядя на обложку Мишкиной книжки… — И книжки — это хорошо… — добавил он.

— Одним словом, мы уже уходим… дача пустая… я надеюсь… я надеюсь… Я пошёл проводить наших до калитки, а когда вернулся обратно на берег, там уже всё было готово к чтению дыма. Две шашки были уже извлечены из рюкзака и положены на землю недалеко друг от друга, рядом с кирпичами для сидения. Шашки оставалось только зажечь, что Мишка и сделал сразу же при моем появлении. Стоя на коленях спиной ко мне, он чиркнул спичкой, и тотчас же из-за его головы словно бы вылетела стайка чёрной мошкары.

— Сейчас мы узнаем, чем ты дышишь… Я присел с закрытыми глазами на кирпич и, чтобы Мишка не узнал, чем я «дышу», стал как попугай, твердить: «Мне не жалко, что мы съели ботинки… мне не жалко, что мы съели ботинки…».

Дым лез мне в глаза, поэтому я продолжал жмуриться и морщить свой нос. Я открыл глаза и увидел, что из моей шашки идёт дым какого-то подозрительного чёрного цвета.

При одном виде этого дыма я первый раз за всё время перестал думать о своих ботинках. «Ой, ой, ой, — подумал я, — какой-то уж больно страшный дым… как бы пожара не было…» И ещё я подумал, что сейчас Мишка как посмотрит на мой дым, как прочитает его и как, вероятно, заорёт: «Что я вижу? Из шашки идёт обыкновенный дым, а этот неврастеник думает о пожаре! И этого слабака я ещё хотел взять с собой в путешествие. Но вместо этого Мишка почему-то закричал совсем другое.

Действительно, по сравнению с Мишкиным дымом мой дым представлял жалкое зрелище. Из Мишкиной шашки дым валил, как из пароходной трубы, а из моей поднимался какой-то жалкой струйкой. Я хотел сказать, что, вероятно, какие мысли у человека в голове, такой у него и дым, но удержался и только раскашлялся, потому что дым продолжал лезть мне в глаза, в нос и в рот.

С этими словами он достал из рюкзака ещё пару шашек и запалил их. Одну шашку Мишка оставил себе, другую подставил мне под самый нос и стал её раздувать.