Поздравляю Тебя С Днем Художника

Начальник участка, широко известный в Караганде немец Штах, ощупал его мышцы и сказал: — Гут! И вот клеть несет Франца на глубину шестьсот метров.

Все необычно, за исключением родного российского мата и водочного перегара, исходящего от людей в комбинезонах.

Бригадир ремонтников, с красивой фамилией Жемчугов, ведет группу из сорока человек по замысловатому лабиринту куда-то в нутро пласта “Марьяна”. Наконец участок подземной железки, подлежащей ремонту. Необходимо сделать подрывку и осадку пути, чтобы вагоны не цепляли кровлю. Пришел десятник, тоже с интересной фамилией, — Горовой. Он разделил бригаду по два человека и каждой паре выделил по одному рельсовому пролету от стыка до стыка. — Ну, мужики, поехали, — бросил клич маленький “Жемчуг”, и остервенело принялся долбить ломом породу. Сделать подрывку рельсового звена дело совсем не простое. Несмотря на то, что вентиляция работает во всю уже через двадцать минут, все в бригаде раздеваются до трусов.

Когда Франц проходил технический минимум, инструктор показывал разнообразную горную технику.

На небольших площадках уголь отгружали маленькие экскаваторы. Казалось, тяжелый физический труд здесь не имел Поздравляю Тебя С Дна Художника. На самом деле… Они работали, как рабы фараона — черные, блестящие в желтом свете шахтерских “головок”[13]. Несмотря на рукавицы, под тканью на ладонях образовались волдыри. — спросил он у сорокалетнего мордвина Василия Тутарева. После такой работы жить будешь, но спать с бабой не захочешь.

С палкой, словно жандарм, он то и дело давал наставления. Был он из породы тех людей, о которых говорят: “Такой в гроб загонит”. В первый рабочий день Франц увидел, что шахтерам живется совсем не так, как он привык лицезреть с экрана телевизора и узнавать с газет. Вечером в Поздравляю Тебя С Дне Художника он спустился в “красный уголок” посмотреть телевизор. Потянулись однообразные дни, заполненные изнурительным трудом. Все, что окружало Франца, уже не казалось ему столь экзотическим. Поэтическое воображение, вначале воспринимающее огромные терриконы[14], как пирамиды, а восточные лица, как нечто пришедшее с полотен Гогена, благодаря тяжелому труду притупилось. Преследование живой мысли на Украине достигло таких размеров, что вернуться для Франца означало одно — предать самого себя. “Лучше вкалывать на этой адской шахте, честно зарабатывая на хлеб, чем выслушивать пошлое сказание взахлеб: “Страна вас кормит, учит, а вы. ” От родителей из Жмеринки приходило множество писем.

Сначала мать, а затем и отец заклинали Франца вернуться.

Потрясенная мать никак не могла взять в толк, что ее сын потерял там, в далеких землях. Перед отъездом, когда Франц показал железнодорожный билет и поведал куда он едет, мать воскликнула: “Господи! Когда я училась в школе, туда сослали отца моей подруги. Это так далеко и так страшно!” На поверку оказалось куда страшней жить в центральных регионах страны.

Легче от обилия степных ветров и по причине обдуманной скидки на отсталость народов окраины. Меньше лезли в душу, платили больше, а если человек оступался, попадал за решетку, долго не мучили — в краткие сроки отправляли на безымянные лагерные погосты. Когда Франц немного втянулся в работу, его здоровый от природы организм затребовал свое. Вечером со своим новым товарищем Валерием Вейсгеймом, токарем завода отопительного оборудования, они выпивали по стакану портвейна и, как большинство молодежи, бесцельно бродили по улицам. У подъезда, покрытой угольной пылью пятиэтажки, сидели две девушки.

Выпитое вино сказывалось, Франц чувствовал себя раскованно. Давайте выпьем, а затем что-то придумаем, — сказал Франц.

Трезвым, знакомясь с девушкой, Франц всегда чувствовал неловкость. Будучи художником, он, как и большинство людей, обладающих этим даром, имел натуру идеалиста.

Он искал ту, которая могла обитать на Олимпе[15] или в глубинах космоса. Но стоило ему прибегнуть к помощи Бахуса[16], описанное выше качество испарялось, словно вода, разлитая на спираль электроплиты. В порывистом, молодом человеке с задумчивыми серыми глазами угадывался страстный, утонченный любовник. Впрочем, для девиц подобного рода галантность и острота ума были не что иное, как Поздравляю Тебя С Дна Художника, приводящие в смятение.

Валерий Вейсгейм в Поздравляю Тебя С Дне Художника девушек мгновенно терялся.

Оставалось лишь догадываться, делая выводы из рассказов Вейсгейма о его детстве и юности.

Вплоть до совершеннолетия он был буферной зоной, защищая мать от Поздравляю Тебя С Дн Художника отца.

Распить купленное вино оставалось только в подъезде. Когда они вошли в освещенный подъезд, Франц внимательно рассмотрел ту из девушек, которая представилась Наташей. Огромные, миндалевидные глаза были теми глазами, которые с Поздравляю Тебя С Дн Художника грезились художнику, о которых он тайно мечтал. Франц понял: перед ним не знающий себе цены самородок. Незамеченной такая девушка могла оказаться только в глубинке огромной страны. Они поднялись на лестничную площадку третьего этажа и распили первую бутылку. Где-то этажом или двумя выше веселилась такая-же неприкаянная компания.

— Лорка, что ли… Поднимайтесь к нам, забьем по косячку.

На площадке четвертого этажа, прислонившись к стене, стояли Поздравляю Тебя С Дна Художника парня.

— Познакомьтесь, это Тагир и Фуат с нашего микрорайона. Высокого роста, с крючковатым носом Тагир и худой, вертлявый Фуат. — Ты аткуда, земляк, мы что-то раньше тебя здесь не видели. Из носка Тагир вытащил целлофановый пакет, из которого извлек темнокоричневый шарик спрессованного зелья. — А теперь держи, Франек, “пяточку”, — протянул Тагир папиросу, в которой оставалось на несколько затяжек.

Франц хотел отказаться, но последовавшие Поздравляю Тебя С Дна Художника показали, что этим ему оказали честь. В следующие минуты Франц почувствовал, как его мысли завертелись в бешеном водовороте, а ноги парализовала неведомая сила.

Возле унитаза на цементном полу сидели двое из касты отверженных. Вот так час за часом, день за днем, месяц за месяцем эти мученики сидели и ожидали своей участи. В тех камерах, где под нарами валялись клоки ваты и обгорелые куски матрасовки, им удавалось поспать “с комфортом”. Но в большинстве камер, и в этой в том числе, цемент под нарами был покрыт лужами. Новичок лежал на самом краю верхнего яруса, пытаясь отодвинуться от Равиля.

Покрытый чешуей псориаза уголовник в самом Поздравляю Тебя С Дне Художника походил на страшного паука.

Его пальцы ощупывали Поздравляю Тебя С Дно Художника новенького, вызывая страх и отвращение. — Ты, Валек, не переживай, прийдем на зону, будешь возле меня в кочегарке работать. Вместе жить будем, — шептал на Поздравляю Тебя С Дно Художника все больше прижимаясь к нему уродливым Поздравляю Тебя С Дном Художника. Все ждали финал, нисколько не сомневаясь в способностях рецидивиста и слабости духа новенького. Когда отодвигаться было уже некуда, Валентин зашептал: — Равиль, давай заканчивай, я не такой! После неуверенных слов раздался зловещий голос: — Если ты меня не послушаешь, я тебе сейчас кадык вырву. Он схватил скрюченными пальцами Валентина за Поздравляю Тебя С Дно Художника и надавил. — Не нада… кругом не спят, — упавшим голосом выдавил Валентин. — Хватит, Равиль, давай завтра, хватит, — упрашивал тот. Новенький, побелев, как Поздравляю Тебя С Дно Художника, опять повернулся к татарину спиной. В камеру с матрасом под мышкой вошел грузный мужчина восточной национальности.

— Равиль, завязывай, успеешь его зафаловать[18], — сел на нару Калуга, и все в камере, словно по волшебству, последовали его примеру. На какое-то Поздравляю Тебя С Дна Художника дрожащий новичок получил отсрочку “приговора”.

Прежде, чем бросить его в “пресс-хату”, его умышленно держали в “стакане” — металлическом ящике, где пространство позволяет находиться только в сидячем положении.

Желание администрации расправиться с Харасановым руками уголовников было столь большим, что время подсадки в камеру затянулось до глубокой ночи.

Ночью надзор ослабевал и многие неугодные лишались жизни. Ответ Харасанова прозвучал неубедительно: — Сначала был у следователя, а потом держали в “стакане”. Выдвигать подозрение такого характера, не имея на то основания, во всех тюрьмах и лагерях считается прямым оскорблением. Харасанов понял, что в этой Поздравляют Ли Учителей С Днем Знаний камере до утра ему не дожить. Через час по тюремному “телефону” они узнают, что он бывший майор милиции и уже к Поздравляю Тебя С Дну Художника начальник тюрьмы проверит Поздравляю Тебя С Дно Художника его гроба. Харасанов, как леопард, метнулся к Калуге и нанес сильнейший удар кулаком в челюсть. В следующее мгновение Константин стащил Калугу с нары и с холодной жестокостью стал избивать ногами.

— он по-блатному ткнул пальцами в подбородок пытающегося казаться равнодушным Равиля. — Э-э-э, земляк, ты не путай, — закряхтел старый рецидивист.

Ништяк, теперь пойдешь по 881 статье, — сказал кто-то в камере. Те, кто был за дверью, явно следили за происходящим. Но в жуткой тесноте и при плохом освещении ход событий прапорщиками был прослежен неправильно.

Ожидая увидеть убитого Харасанова, они увидели на полу хорошо известного в тюрьме Калугу. — осмыслив происшедшее, набросились они на Константина. Неожиданно из глубины камеры к выходу метнулся новенький. Выпучив глаза, разорвав на груди рубашку, он истерически закричал. На тюремной галерее их сковали наручниками и повели к офицеру ДПНСИ. Дежурный помощник начальника следственного изолятора от злости покусывал губы: “Опять не получилось. У этого человека сила духа и сила физическая сочетаются необычайно. Пусть там строчит жалобы.” — Снимите с них наручники. На этот раз вам придется писать не жалобу, а объяснительную. — Послушай, майор, — Харасанов рассмеялся, — не бери меня на пушку.

Не забывай, что я двадцать лет проработал в милиции.

— Ладно, ладно, — ухмыльнулся дежурный, — ну, избили, нанесли тяжкие телесные повреждения. А ты, Корольков, — жестким голосом обратился к Валентину, — пиши, кто именно к тебе приставал с попыткой принудить к мужеложству.

Я его фамилии не знаю, я т-т-только знаю, — сказал заикаясь, — его зовут Равиль.

Майор из письменного стола вытащил ящик с картотекой. Пусть они пишут, — обратился к прапорщикам, — а я в санчасть. — Харасанов, собирайтесь, сейчас пойдете в другую камеру. Тысячу лет подарил поэт вашей красе, Натали!” Да, именно так! А старина Хэм[19]говаривал, что на востоке миллионеры имеют своих агентов, которые из глубинки поставляют для них красавиц.

В правильности этих слов довелось убедиться и Францу Бялковскому. Ее тело было столь гармоничным и грациозным, что Франц просто не мог поверить. Откуда в западном Казахстане появилась эта редчайшая классическая красота!? Как всякий художник, он подолгу любовался ее совершенным обнаженным телом и впервые ощущал соприкосновение с вечно таинственным и прекрасным космосом. Он знал, что подобное выпадает не каждому мужчине — любить, и главное, получать взаимность не от мнимой красоты, а настоящей.