Скачать Поздравление С Днем Рождения Друга На

— А текст такой: «Если ваше приглашение остается в силе, я приеду. Маша!» — Это тот старик, с которым ты познакомилась в метро? — Тогда объясните мне, чем он хорош, а то я, убогая, не понимаю!

Ее сейчас, в таком состоянии, ни в одно издательство не возьмут. У нее же на лбу написано: «На грани нервного срыва».

А в деревню она, считай, отдыхать едет — на каникулы к дедушке. Загорит, воздухом надышится, соловьев послушает, вернется осенью — кровь с молоком. Будем от нее работодателей поганой метлой отгонять! — Вот так и напишет: решила, мол, пожить летом у друзей на даче… Генерал-майор Крылов Василий Игнатьевич в одночасье лишился всей своей семьи: жены Валентины Петровны, сына Коли, невестки Татьяны и любимой внучки Кати. Чудом уцелел только Катин муж Митя, потому что именно он и должен был сидеть за рулем своего новенького «мерседеса». Но в то раннее июньское утро за руль сел Николай — хотел проверить, что это за штука такая — иномарка и с чем ее едят. А Василий Игнатьевич с Митей поехали следом на черной генеральской «Волге».

Трагедия произошла у них на глазах, в двух километрах от дачи: на крутом изгибе загородного шоссе «мерседес» вынесло на встречную полосу, прямо под колеса груженного кирпичом «МАЗа»… Случилось это семь лет назад. И в квартире, и на даче жить стало невозможно: все здесь кричало о невосполнимой утрате.

Впрочем, жизнь вообще потеряла какой бы то ни было смысл, вне зависимости от времени и места. Что могло вернуть ему радость бытия в семьдесят пять лет? И Василий Игнатьевич принял, как ему тогда казалось, достойное старого солдата решение: составил завещание в пользу Мити, выпил водки и отпер маленький сейф в стене под картиной, где хранился именной «Макаров». И пока генерал, холодея от ужаса, пытался дозвониться до Мити, пока орал на него, кроя последними словами и уже понимая, что не для себя Митя забрал пистолет, а его спасал, старого дурака, решение уйти из жизни перестало казаться единственно возможным. А вот тот не забыл и, сам чрезмерно страдая, думал о нем, спрятал пистолет… И все же из Москвы Василий Игнатьевич уехал.

В тот самый медвежий уголок Ивановской области, где вот уже без малого пятьдесят лет служил лесничим его старинный, еще с войны, товарищ Аркадий Иванович Бояринов.

Купил в Новишках крепкий пятистенок, завел огород, курочек и стал сельским жителем. Места эти благословенные он знал давно и очень любил — каждый год ездил сюда к Аркадию то на охоту, то на рыбалку, а то по грибы, по ягоды. Пенсии генеральской, по местным меркам огромной, на скромную здешнюю жизнь хватало с лихвой плюс хозяйство, лесные дары необоримые да река-кормилица. Плохо, конечно, что с началом перестройки заводы и фабрики по всей округе встали, зато красавица Уводь очистилась, наполнилась рыбой. Маруся не знала, не ведала, что может быть такая красота, такой простор, неоглядные дали. Вся ее прежняя жизнь, все беды-несчастья, пыльная сумасшедшая Москва — все куда-то отступило, исчезло, будто и вовсе не бывало или привиделось в душном кошмарном сне, растаявшем бесследно прозрачным весенним утром. А здесь орали петухи, гомонили птицы, с утробным мычанием неторопливо шествовало стадо, оставляя за собой терпкий навозный дух. Журчал вдоль огородов ручеек, ан нет, и не ручеек вовсе, а, оказывается, речка Бурничка струилась студеной ключевой водицей, купая сочные листья и стебли великого множества трав и растений, названий которых Маруся не знала, перемежаемых голубыми звездочками незабудок и почти смыкающихся над водой. И в густом, духмяном, нагретом солнцем воздухе жужжали пчелы, звенели комары и бесшумно порхали разноцветные бабочки. За ручьем на горке среди берез и сосен стояли ладные рубленые баньки, а за ними начинался лес, сначала светлый, веселый, разрываемый полями и дальними деревнями, а потом все более мрачный, дикий, нехоженый, неезженый, до самого Суздаля. Приходила из соседнего Фердичакова Галинка — старшая дочь Аркадия, крепкая шестидесятилетняя женщина, приносила молоко, творог, сметану, учила Марусю кормить кур.

— кричала тонким голосом, и куры, заполошно кудахтая, неслись со всех сторон, хлопая крыльями.

Все здесь било через край, достигая превосходной степени: оглушительные лягушачьи концерты, сиреневые благоуханные кущи, полянки, красные от земляники, необозримые заросли черники с мириадами матовых сизых ягод, которые не опадали до сентября, наливаясь теплой сладкой спелостью. В путешествиях по округе Марусю сопровождали два верных товарища: хозяйский спаниель Челкаш и семилетний Галинкин внук Юрка — удивительный человечек, настоящий кладезь лесных секретов. — в свою очередь, Поздравление Для Друга Моего Сына С Днем Рождения удивлялся Юрка и добавлял с угадываемым презрением: — Просто вы городская… (То есть ущербная и к жизни не приспособленная.) Василий Игнатьевич тоже любил бродить по лесу: дважды в неделю уходил с ружьем и большим туго набитым рюкзаком. Марусю с собой не звал, а она и не просилась — чувствовала, что ему это не нужно.

Гостью свою Василий Игнатьевич представил внучатой племянницей. Впрочем, их родственными отношениями никто особо не интересовался, в душу не лез — старого генерала в округе уважали и гордились таким соседством. В местной школе, расположенной в шести километрах от Новишек, в большом селе Вознесенье, учителей хронически не хватало, так что оставалось только дождаться сентября. По утрам Маруся ходила на ключик, брала воду для травяного чая. Хрустальная, студеная до ломоты в зубах, а вкуснющая — всё бы пил! Потом собирала в корзинку листочки черной смородины, малины, земляники, веточки мяты, мелиссы, черники и брусники и заваривала их в большом китайском термосе.

К полднику душистый настой становился нежно-зеленым, к вечеру кирпичным, как настоящий чай, а утром бордово-красным, терпким. Маруся сливала остатки чая в кувшинчик и заваривала новый. По дороге с ключика встречала стадо, отходила в сторонку — боялась.

Коровы были черно-белые, одинаковые, будто сестренки, смотрели влажными печальными глазами, меланхолично жевали.

Пастухи, Монин и Перфилыч, крыли их семиэтажно, оглушительно щелкая кнутами.

Монин когда-то давно служил милиционером, и былая значимость бросала героический отблеск на его нынешнее, так ему казалось, ничтожество. А Перфилыч, доброжелательный и беззубый, как в прямом, так и в переносном смысле, всю жизнь трудился скотником и прекрасно себя чувствовал в этом качестве. Машино знакомство с ними началось с конфуза, над которым потом потешалась вся округа.

Восхищенно глядя на гигантскую черную «корову», тяжело шагавшую среди казавшихся мелкими на ее фоне пестрых буренок, она сказала: — Такая огромная, а вымя недоразвито.

— И блеснула глубокими познаниями в животноводстве: — Мясная порода? Перфилыч беззвучно затрясся, прикрывая ладонью беззубый рот. Зато Монин оторвался по полной программе: заржал как сивый мерин, хлопая себя по ляжкам, задыхаясь и захлебываясь словами, из которых Маруся узнала, что поразившая ее воображение черная корова — это племенной бык Черномор, а недоразвитое вымя соответственно… Ну, в общем, понятное дело.

Вообще в первое Скачать Поздравление С Днем Рождения Любимому Мужу время Маруся неплохо поработала на имидж деревенской дурочки.

Сначала ее буквально пригвоздил к перегородке фермы молодой бычок, зажевав подол сарафана, пока она чесала ему теплый велюровый лоб.

И доярки долго покатывались со смеху, прежде чем освободили ее из плена. Потом старый коняка Матрос наступил ей на ногу, когда она кормила его хлебом. И наконец, Маруся провалилась в старый погреб, собирая малину в заброшенном саду у развалившегося дома в конце деревни.

На ее истошные вопли прибежала Татьяна Рябикова по кличке Барбоска, вытащила перепачканную страдалицу и понеслась звонить по всей деревне да по соседнему Сельцу — веселить народ. Но Маруся была девушка простая — смеялась вместе со всеми. Тем более что народ здесь жил незлобивый, очень даже неплохой народ. Когда засыпал в листве ветер, умолкали птицы, и деревенька, и так-то немноголюдная, словно вымирала. Маруся звала Челкаша и отправлялась гулять в поля за околицу.

Пес носился кругами, расходуя накопленную за день энергию, а она брела нога за ногу неоглядным затерянным миром, залитым желтым закатным солнцем, и думала-мечтала. И мысли приходили легкие, светлые, и не помнилось зла. На обочине проторенной между полями дороги, там, где выбивалась ключиками из-под земли речка Бурничка, лежал огромный жемчужно-серый валун. Маруся садилась на его гладкую, нагретую за день поверхность, отдыхала. Тот садился на задние лапы, склонял набок голову и, приподняв одно ухо, строил такую потрясенную морду, что Маруся сконфуженно замолкала — петь она не умела.

Камней здесь было великое множество: от мелкой разноцветной гальки на дне Бурнички до таких вот неподъемных сказочных великанов. И в душе у Маруси рождалось странное благоговение перед этими таинственными, как ей казалось, творениями природы.

Вон мы огород копаем весной и осенью и каждый раз по ведру камней собираем. А откудова им еще взяться, если здесь все копано-перекопано? А вот эти-то, огромные, поди с ледникового периода здесь лежат? А которые вокруг полей валялись, те дачники по своим участкам растащили. Давай и мы Длинное Поздравление С Днем Рождения Смешное с тобой натаскаем и альпийскую горку сделаем или, например, сад камней. — Баловство это, Марь Сергевна, — охлаждал ее энтузиазм Юрка.

Я вам клубеньков принесу… Еще Марусю восхищали поэтические названия здешних деревень: Синяя осока, Золотниковская пустынь, Лебяжий луг.

И заповедных местечек в окрестностях Новишек — Сказочная поляна, Заячья горка, Редкие березы… Были здесь и свои Кресты.

Сходились вместе четыре дороги, неведомо когда проложенные, невесть куда ведущие, и уж сколько лет никто ими не пользовался, а не зарастали. Рассказывал Юрка, что черники там видимо-невидимо, а лисичек — ногу некуда поставить. Но зачем же так далеко ходить, если и в своем лесу необоримо? И все же к Крестам они пошли, когда, по расчетам Юрки, зацвели в Большом лесу голубые колокольчики. — Вы, Марь Сергевна, таких еще не видывали, — сказал он.