Слова Для Поздравления Теще На День Рождения

Ведь теперь он, конечно, скажет, что я сама все обрезала. 15 ноября мои "хозяева" по случаю воскресенья весь день были дома. Меня это как-то рассеивало, в хорошем смысле рассеивало. В тот день я продолжила и даже закончила печатанье главы, которая у меня тогда называлась "Безвестность": о нашем тихом житье в Рязани. Среди дня нет-нет да и посещала мысль: едет ли о н сейчас в Рязань на "Денисе"? Ведь он назначил 15 ноября последним сроком отгона его в Рязань!

В обзоре английских газет сказали об Открытом письме Ростроповича в защиту Александра Солженицына. В свое время мы хулили Шостаковича, Прокофьева тоже.

Позже экземпляр этого Открытого письма, направленного Ростроповичем 31 октября главным редакторам "Правды", "Известий", "Литературной газеты" и "Советской культуры", оказался в моих руках. Ростропович указывает, что на это письмо его толкнула газетная кампания в связи с награждением Солженицына Нобелевской премией. Получается так, - пишет он,- что мы избирательно то с благодарностью принимаем Нобелевскую премию по литературе, то бранимся. Почему "Литературная газета" тенденциозно подбирает из множества западных газет лишь высказывания американской и шведской коммунис-тических газет, обходя такие несравненно более популярные и значительные коммунистические газеты, Для День Рождения Поздравления Слова Для Открыток как "Юманите", "Леттр Франсез", "Унита", не говоря уже о множестве некоммунисти-ческих? Если мы верим некоему критику Боноски, то как быть с мнением таких крупных писателей, как Белль, Арагон, Ф. Неужели прожитое время не научило нас осторожно относиться к сокрушению талантливых людей?

Не заставлять людей высказываться о том, чего они попросту не читали или не слышали.

Я ворошу старое не для того, чтобы брюзжать, а чтобы не пришлось в будущем, скажем, еще через двадцать лет, стыдливо припрятывать сегодняшние газеты.

Я знаю, что после моего письма непременно появится МНЕНИЕ и обо мне, но не боюсь его и откровенно высказываю то, что думаю. Таланты, которые составляют нашу гордость, не должны подвергаться предварительному избиению. Я знаю многие произведения Солженицына, люблю их, считаю, что он выстрадал право писать правду, как ее видит, и не вижу причин скрывать свое отношение к нему, когда против него развернута кампания".

Слово РАЗВОД в применении к нам с Саней не входит в мое сознание. Муж в состоянии одержимости не хочет понять, что для нас, связанных всею жизнью, общим риском, развод невозможен. Разве письма, обещания, заверения не будут приняты во внимание.

Мы говорим об этом с моими великолукскими друзьями. Нужно посоветоваться с хорошим юристом и, вероятно, лучше всего. Должно быть, здесь как раз те условия, которые мне сейчас нужны.

Я - то одна, то с Марией Павловной и с Владимиром Андреевичем. Чередование одиночества и общества людей, которые понимают меня и понимают, что мне сейчас нужно. Из холодиль-ника извлекаются то грибы, то компоты собственного изготовления.

Есть с ними могу, не то что одна, когда еда превращается для меня в пытку. По утрам меня посещают маленькие творческие открытия. То пришло решение: к главе "Безвес-тность" прибавить и о себе: чем я жила эти годы. То вкрапить в нее цитаты из писем Александра Исаевича.

(Об этом мне сделала подсказку еще Нина Викторовна.) В этой связи написала "Маленькое предисловие" с объявлением, почему я считаю возможным это делать. Это нужно и для работы, и для консультации с адвокатом. Утром 19 ноября Владимир Андреевич отвозит меня на своем "Москвиче" на вокзал. Москвичи и рижане предпочитают ездить ночными скорыми поездами. Буду готовиться к разговору с адвокатом, классифицировать выпечатки из писем.

Один из машинописных экземпляров у меня разрезан, каждая цитата - сама по себе.

Ничего придуманного я в ту пору читать не могла (да и сейчас читаю с неохотой!). Да и то часто приходилось читать страницу по нескольку раз, убегали мысли. Мария Павловна дала мне в дорогу "Встречи с Есениным" Ильи Шнейдера.

Я особенно воспринимаю то, что вызывает ассоциации. На этот раз меня поразил случай с Айседорой Дункан.

После одного из ее танцев Роден пошел к ней навстречу с протянутыми руками и затуманенными глазами. Но еще больше поразило меня то, что впоследствии Дункан жалела, что оттолкнула. Нет, Дункан сама не понимала, почему она оттолкнула Родена. Она оттолкнула его потому, что тогда в ней была сильна вера в идеалы, которую она растеряла потом! Оттолкнуть человека, которого ставишь на недосягаемую высоту? Меня вдруг неудержимо потянуло написать то, о чем я никогда ранее писать не собиралась, считая главу "Безвестность" началом своих воспоминаний о муже, в первую очередь как о писателе, об его уникальной писательской судьбе.

Я опишу историю нашей с Саней жизни, начиная с женитьбы: нашу любовь, наши разлуки, наше воссоединение. Рука потянулась к перу и бумаге: "Когда началась война, нашему супружеству было немногим более года", начала я. Первыми, к кому мне удалось дозвониться, были Кравченки.

Те самые Кравченки, на даче у которых я впервые услышала, что французские писатели выдвинули моего мужа на Нобелевскую премию. О нашей драме они узнали от писательницы Павлович, с которой были дружны. И вот - сказала Всеволоду Дмитриевичу, сказала Павлович. Или она так же не может молчать об этом, как не могу молчать. Павлович сообщала, что Юдина тяжело, возможно, даже смертельно, больна. Она все время порывается писать моему мужу, желая образумить его. После письма от Павлович Надя звонила Наумовой - той самой родственнице Вероники, с которой я не раз виделась еще летом этого года.

Она несколько раз заказывала телефонный разговор с Вероникой, но все неудачно.

Идут навстречу: хорошо, они не скажут обо мне Нине. Я должна быть у нее на следующий день в три часа дня. Сидя за большим старинным письменным столом, я готовлюсь к разговору с адвокатом. В назначенное время я - в юридической консультации.

Как юрист, она должна огорчить меня: развод гарантирован.

("Сейчас, к сожалению, разводят очень легко!") Ничто не будет принято во внимание! Письма - нравственная сторона отношений между двумя. Неужели же у нас мораль и закон в таком противоречии? Как человек, Буковскун советует мне поступать на работу, взять на воспитание ребенка. Переспрашивая Нину, Надя повторяет многое из того, что та ей говорит. Тот "разъяснил" ей, что "Саня разводится с Наташей из-за ее плохого характера"? Он не знает, жива я или нет, не знает, что со мной, и. ) Она объявила без слов, что ее сестра, то есть я, вполне заслуживает своей участи! Значит, все, что происходит, естественно, дозволено, оправдано. Вот уж и Нина склонна поверить Юре, оправдать моего мужа.

Нина приехала из своей дали почти тотчас же, на подвернувшемся такси. Вероятно, мой вид, мое состояние, мои дрожащие руки, заплаканные глаза, на которые то и дело набегали слезы, досказали ей то, что мною оставалось недосказанным.

Я умоляю Нину не выдавать меня, не говорить Веронике, что я здесь. Смерть, утяжеленная, а быть может, ускоренная нашей трагедией. Я повидалась в Риге со всеми, кого видела прошедшим летом. Определеннее всех отнеслась к случившемуся Ольга Юрьевна Зведре.

Ожидая меня, она приготовила для передачи Александру Исаевичу конверт с вложенными в него ее записями, нужными ему для романа.

Но, услышав грустный мой рассказ, спрятала конверт обратно в ящик стола. Когда вернулась от нее к Кравченкам, обнаружила записку, написанную мне Надей: "Позвони Нине. Расскажет мне все подробно потом, а пока - самое главное. На тот случай, если я появлюсь, Вероника просит передать мне, что никто меня не будет искать, нажимать на меня, торопить. Воскресный день, 22 ноября, я весь провела у Наумовых. - Это страшная несправедливость по отношению к вам, - ответил он.

Нина пересказывает мне вчерашний разговор с Вероникой. Когда Нина попыталась что-то возразить, Вероника сказала ей, что у меня к Сане истеричная любовь. От Юры я "узнала", что у меня "плохой характер", от Вероники - что у меня "истеричная" любовь.

И это говорят те, которых я считала своими самыми близкими родственниками! Так рождались аргументы, оправдания тому, что оправдать было нельзя, даже если бы у меня на самом деле были и плохой характер, и истеричная любовь.

Одним словом, поездка в Ригу не только не успокоила меня, но, напротив, только разбередила раны, углубила их. Надо возвращаться в Великие Луки и окунуться в работу. Вот то единственное, что держит меня сейчас на земле! Но бедная моя мама продолжала переживать все внутри себя. Неужели и рязанские друзья предадут меня, как предали мои родственники. Я уже не могла жить с той "Молитвой", которую написала в больнице.

Прав был Николай Иванович, сказав, что я написала ее на слишком высоком уровне. Буду жить с другой "Молитвой", на которую мне указала Надя Кравченок. Она - из романа Курта Воннегута "Бойня номер пять": Господи, дай мне душевный покой, то, чего я не могу изменить, изменять то, что могу, одно от другого. Вот это последнее и есть самое главное: всегда отличать одно от другого. Всегда понимать, что еще можно изменить, а что уже невозможно.

Какая-то едва ощутимая радость просто жизни, физического существования будто дрожью пробежала по мне. Но радость во мне могла быть только рядом с надеждой.

Несмотря на непроходящее отчаяние, она все-таки теплилась во мне.

Вечером читала Владимиру Андреевичу и Марии Павловне одну из написанных глав. Они одобрили, хотя Владимир Андреевич и поругал за слишком частое цитирование.

Но ведь теперь документальность моего повествования становится особенно необходимой. А на следующий день начала главу, которая будет перед "Безвестностью", наброски к которой делала в поезде. Все последующие дни все время почти безотрывно писала. 27 ноября мы прервали чтение, чтобы послушать западное радио. И тотчас услышали по "Голосу Америки": "Шведская академия заявила, что писатель Александр Солженицын не приедет в Швецию за получением Нобелевской премии". И почти сразу услышали по Би-би-си: "Друзья писателя в Москве говорят, что Солженицын опасается, что ему не будет разрешено возвратиться на Родину". Что бы ни ждало нас впереди - страдания, споры, даже суды, - слава Богу! Еще посмотрю в любимые голубые глаза с разбегающимися от них морщинками! В споре с самим собой даст своей совести победить себя! Он, который не дал умереть, будет ко мне милосерден. Может, он все-таки не забыл того большого, накрепко связующего нас прошлого?

"В связи с тем, что Александру Солженицыну дана Нобелевская премия, которая, по-видимому, будет ему вручена 10 декабря в шведском посольстве, с будущей недели начинаем повторять чтение самого большого его произведения "В круге первом".