Оригинальное Поздравление С Юбилеем На День Рождения

Я, конечно, уверенно… и в то же время неуверенно зашагал вслед за Мишкой. С трудом сбросив с себя на траву рюкзак, в котором при этом что-то лязгнуло и громыхнуло, Мишка повалился без сил на берег.

А я опустился на траву поближе к рюкзаку и незаметно потрогал его рукой. На ощупь в рюкзаке, по-моему, было что-то очень круглое и очень железное. Он достал из-за пазухи какую-то зачитанную книжку и уткнулся в неё носом. Называлась книжка непонятно: «Мои друзья из племени нанкасе». Решив, что это название мне пока ничем не грозит, я опять было затосковал о ботинках, даже не предполагая, что ровно через полчаса Мишка подвергнет меня таким испытаниям, по сравнению с которыми гибель моих Оригинальное Поздравление С Подарками В День Рождения ботинок будет выглядеть жалким и незначительным событием. — спросил Мишка, бросив нетерпеливый взгляд на часы. Видимо, эта цифра Мишку вполне устраивала, потому что он как-то вдруг подобрел и сказал своим хриплым и ужасным голосом: — В конце концов, там… — Мишка бросил взгляд в жуткую даль… — там надо будет уметь не только есть всякие кожаные вещи и предметы… В кустах раздался лёгкий треск.

Мишка замолчал и огляделся подозрительно по сторонам. — Там надо будет уметь делать, например, кое-что и потруднее… — Что, например, потруднее? — Ну, например… например, — сказал Мишка, — уметь читать дым… Сказав это. Раздался металлический треск, как будто кто-то прошёлся по железной крыше. — Тебе, скажем, нужно в джунглях передать мне секретно свои мысли на расстоянии. Ты зажигаешь костёр с дымом, сидишь и думаешь о своих секретных мыслях, а я сижу от тебя, скажем, за Поздравление Бабушки На День Рождения С Юбилеем тридцать километров и секретно читаю дым… то есть не дым, а твои секретные мысли.

Тогда Мишка раскрыл зачитанную книжку Бабушке В День Рождения Оригинальное Поздравление под названием «Мои друзья из племени нанкасе» и стал шёпотом читать: — «…Но больше всего меня удивил случай в Африке среди племени нанкасе. Заметив на горизонте дым, я указал на него проводнику Мзинга и сказал: «Пожар!» Мзинга всмотрелся в даль и сказал: «Нет! Это наши люди сообщают, что охотятся у реки и упустили газель, но убили антилопу…». В это время за нашими спинами затрещала сирень, и из кустов высунулось лицо моей сестры Наташки. Она подозрительно посмотрела на нас с Мишкой, поправила левой рукой причёску, сделанную специально для театра, и сказала: — Читаете? Мишка дождался, когда затихли её шаги, и сказал: — Так что ты давай! — сказал Мишка, — К чтению твоих и моих мыслей с помощью дыма. Хуже этого испытания Мишка, пожалуй, тоже ничего не мог придумать. Мало ли какая недостойная отважного путешественника мысль может вдруг мелькнуть у меня в голове! У меня, может, вообще в голове не мелькает ничего такого достойного. Я тут же представил, какая может разыграться на этом несчастном для меня берегу сцена, если Мишка действительно сумеет (Сумеет!

Сначала к небу пойдёт жидкий дым, потом туда же вместе с дымом повалят мои жалкие мысли. Прочитает!) и заорёт, конечно, на весь дачный посёлок. И мечтает о какой-то кожаной курточке на «молниях»?!

И думает, как бы ему познакомиться с какой-то Танечкой из соседней дачи?! И я эту скареду, этого пижона и донжуана хотел взять с собой в отважное путешествие.

Нет, надо сейчас же отговорить Мишку от этой ужасной затеи. — Слушай, Мишка, — сказал я, — а почему бы нам не поучить с тобой азбуку морзе. С её помощью тоже ведь можно передавать мысли на расстоянии. — Да наши радиопередатчики давно утонули при переправе через горную речку! — Тогда, может, можно будет передать мысли при помощи тамтамов.

Я читал про такие барабаны… Или ещё я читал про слоновьи бивни, — сказал я.

— Если в них погудеть, то тоже можно передать мысли на триста километров. — Тебе же нужно секретно передать секретные мысли, а не барабанить и не гудеть по секрету всему свету! Я подумал, какую бы мне ещё найти отговорку: — А штраф-то как же? — Десять рублей… постановление Моссовета… в дачной местности нельзя разводить огонь… — Огонь нельзя, — сказал Мишка. — спросил Мишка, подмигивая мне и хлопая рукой по рюкзаку. Мишка развязал рюкзак и, оглядываясь по сторонам, вытащил из него круглую металлическую коробку с ручкой, похожую на кассету для кинолент, только потолще, и поднёс её к моему носу. — «Шашка нейтрального дыма, — прочитал я на этикетке, морщась от неприятного запаха.

— На киностудию за ними специально ездил, — сказал Мишка.

— Не пройдёт и получаса, как я на глазах у Мишки погорю со всеми своими жалкими мыслями». — Слушай, Мишка, — сказал я, — а почему бы нам с тобой… Но Мишка меня не стал больше слушать. — Конечно, — сказал Мишка, — есть ещё такие горе-путешественники, которые и дыма боятся как огня… и для которых штраф в десять рублей дороже интересов всего человечества! И которые могут придумать миллион отговорок, только чтобы… С этими словами Мишка повалился на песок и стал изо всех сил переживать мою трусость и скупердяйство. Разве я мог перенести, чтобы Мишка принял меня за какого-то труса путешественника? — Хорошо, Мишка, — сказал я, — я согласен читать дым. Только давай не с помощью шашек, а с помощью папирос… Я думал, что от папирос будет мало дыма, и поэтому Мишка не сможет узнать мои мысли. Как раз в это время из кустов неожиданно вышел папа.

Он подозрительно осмотрел нас с ног до головы и спросил: — Ну, шашки! — Ну, шашки — это хорошо… — сказал папа, глядя на обложку Мишкиной книжки… — И книжки — это хорошо… — добавил он. — Одним словом, мы уже уходим… дача пустая… я надеюсь… я надеюсь… Я пошёл проводить наших до калитки, а когда вернулся обратно на берег, там уже всё было готово к чтению дыма. Две шашки были уже извлечены из рюкзака и положены на землю недалеко друг от друга, рядом с кирпичами для сидения. Шашки оставалось только зажечь, что Мишка и сделал сразу же при моем появлении.

Стоя на коленях спиной ко мне, он чиркнул спичкой, и тотчас же из-за его головы словно бы вылетела стайка чёрной мошкары. — Сейчас мы узнаем, чем ты дышишь… Я присел с закрытыми глазами на кирпич и, чтобы Мишка не узнал, чем я «дышу», стал как попугай, твердить: «Мне не жалко, что мы съели ботинки… мне не жалко, что мы съели ботинки…». Дым лез мне в глаза, поэтому я продолжал жмуриться и морщить свой нос.

Я открыл глаза и увидел, что из моей шашки идёт дым какого-то подозрительного чёрного цвета. При одном виде этого дыма я первый раз за всё время перестал думать о своих ботинках. «Ой, ой, ой, — подумал я, — какой-то уж больно страшный дым… как бы пожара не было…» И ещё я подумал, что сейчас Мишка как посмотрит на мой дым, как прочитает его и как, вероятно, заорёт: «Что я вижу? Из шашки идёт обыкновенный дым, а этот неврастеник думает о пожаре! И этого слабака я ещё хотел взять с собой в путешествие.

Но вместо этого Мишка почему-то закричал совсем другое. Действительно, по сравнению с Мишкиным дымом мой дым представлял жалкое зрелище.

Из Мишкиной шашки дым валил, как из пароходной трубы, а из моей поднимался какой-то жалкой струйкой.

Я хотел сказать, что, вероятно, какие мысли у человека в голове, такой у него и дым, но удержался и только раскашлялся, потому что дым продолжал лезть мне в глаза, в нос и в рот. С этими словами он достал из рюкзака ещё пару шашек и запалил их. Одну шашку Мишка оставил себе, другую подставил мне под самый нос и стал её раздувать. Из второй шашки повалил не только дым, но и полетели искры. При виде искр мысли о пожаре вспыхнули в моей голове с новой силой, и я стал думать о том, что будет, если дача и вправду загорится. И даже бабушкин железный сундук, в который папа с Наташкой сложили всю кожаную обувь. И Мишкины ботинки, кстати, сгорят: они ведь в сундуке, а сундук в даче… И ещё я подумал, что если Мишка сейчас прочитает мои мысли, то это даже будет не так уж плохо. В конце концов, пусть лучше погорю я со своими мыслями, чем дача со всем нашим имуществом. — Мишка, — сказал я, кашляя, — ну ты хоть одну мою мысль уже различил в дыму?

— Пока Мишка сумеет различить мои мысли, пройдёт, может быть, час, а может быть, и больше, а дым идёт всё гуще, и искры летят вовсю, и в воздухе уже запахло чем-то палёным…». Я уже, чтобы помочь Мишке, начинаю шёпотом вслух мыслить. — Я, — говорю, — думаю о том, Мишка, как бы пожара не было. С этими словами Мишка сунул запросто свою голову прямо в дым, подержал немного и вытащил обратно.

Белое Мишкино лицо после этого сразу же превратилось в негатив. Затаив дыхание я повторил Мишкин манёвр и тоже тихо про себя разревелся.

Мне уже было всё всё равно, лишь бы Мишка скорее прочитал мои мысли про пожар.

— Так, — сказал Мишка, чихая, кашляя и плача, — Теперь другое дело! Не знаю, может быть, Мишке стало и лучше, но, когда я сунул голову в дым и потом ещё глотнул его, мне сразу стало гораздо хуже. Я тоже зачихал и закашлял, а по щекам у меня потекли «тройные слёзы» (одни из-за того, что дым ел глаза, другие оттого, что мне стало жалко нашу дачу, а третьи потому, что Мишка и после глотания дыма не прочитал ни одной моей мысли). А дым над нами стоял уже как над морской эскадрой, и спину уже почему-то пекло. Я хотел обернуться, посмотреть на дачу, а сам боюсь: вдруг она действительно горит? А Мишка всё бормочет: — Сейчас узнаем, о чём он думает.

— Не знаю, — кричу, — о чём ты, Мишка, думаешь, но я лично думаю о том, что дача наша уже горит и нам с тобой, Мишка, надо не дым читать, а тушить пожар!