Оригинальное Поздравление Свекрови С Днем Рождения

А когда появились вновь, Монин поспешил выразить свое почтение, с тайной надеждой пополнить стремительно истаявшие запасы «горючего». Но хмурые гости, вернувшись с пустыми руками, были явно не в духе и так его шуганули, что Монин, обидевшись, хотел даже выбросить бумажку с телефоном, но потом все же оставил. На всякий случай… Дмитрий Медведев, несмотря на большие возможности, был человеком неприхотливым, но жизнь отшельника в первобытном лесу явилась для него серьезным испытанием. Пристанищем ему служила низкая бревенчатая избушка, больше похожая на баньку, треть которой занимала большая русская печь.

Печка давала тепло, керосиновая лампа — свет, озерцо — воду и рыбу. Самым щедрым был лес — дарил дровами, грибами, орехами, дичью. Остальное приносили старики — генерал и его друг-лесник, Аркадий Иванович Бояринов: хлеб, продукты, керосин, патроны и газеты, батарейки для транзистора.

«Как мало нужно человеку для поддержания жизни, — думал Митя. — И усмехался: — Да, не получается из меня Робинзона Крузо…» Надо было постоянно что-то делать, чтобы отвлечь себя от мрачных мыслей.

Но лес ведь не город, здесь все настроено на созерцание и размышление. Не хотелось думать, что опасения его сбылись и самое страшное действительно случилось.

А если так, значит, на связь следует выходить самому.

Потому что без него, Дмитрия Михайловича Медведева, живого и здорового, и кассета с показаниями фээсбэшника, и фотопленка не стоят выеденного яйца. Друзей подвергать смертельному риску нельзя — у всех семьи, дети, для них он умер.

Есть женщина, Нинель, которая тоже считает его мертвым.

Значит, остается последний и единственный — в Москву должен ехать самый дорогой для него человек, Василий Игнатьевич. Тертиум нон датур — третьего не дано: или он сам, что чревато почти неминуемым провалом, или старик… И генерал отправился в дорогу. Встретился с нужным человеком, телефон которого оставил чекист, а еще позвонил той самой женщине, Нинели, сообщил, что Медведев жив, помнит о ней, но приехать и даже весточку подать пока не может.

Очень он Митю уговаривал не делать этого, не рисковать, но тот остался непреклонен. И совершил роковую ошибку, потому что Нинель не долго скорбела, потеряв любимого, утешилась в объятиях Карцева, и здесь его заменившего… Она не сразу открыла ему чужую тайну, мучительно выбирая, к которому из мужчин прислониться. И в итоге предпочла Карцева, потому что именно у него были теперь большие деньги, а у Мити пока только большие проблемы. Реакция нового любовника на чудесное воскрешение старого повергла ее в шок.

Они резвились в постели, заполняя паузу между соитиями: Карцев плескал шампанское во впадинку ее пупка, слизывая сладковатые потеки с живота и бедер, и начал уже заводиться по новой. — Теперь ты моя, — шептал он, жадно любуясь извивающимся под его языком телом. — Никому не отдам, сам съем… И Нинель, хихикая и вздрагивая от щекотных прикосновений, шутливо пригрозила: — А вот к Митьке уйду, что тогда будешь делать? Мне какой-то мужик звонил… Карцев дернулся и замер, глядя на нее расширившимися глазами. Победно восставший было пенис печально поник, словно спустившийся воздушный шарик.

— Что… где… когда… — схватил он ее за плечи, рывком сажая в мокрой от шампанского постели. — тщетно попыталась она высвободиться из его цепких пальцев. Он затряс ее так сильно, что застучали зубы, и Нинель пришла в ярость. Митька вернется, денежки-то тю-тю — отдавать придется.

Нинель на мгновение опешила и разъяренной кошкой вцепилась в его щеки, оставляя на них кровавые полосы. — А я вот заявлю на тебя куда следует… — Да ты не знаешь, куда вляпалась, дура! — Рта раскрыть не успеешь, будешь валяться с дыркой в башке или сгниешь в психушке! Давай рассказывай подробно, кто тебе звонил и что сказал, слово в слово… — Щас! — медленно произнес Карцев, глядя, как она торопливо натягивает одежду на свое липкое от шампанского тело.

Только потом не жалуйся… И слова его прозвучали так странно, что Нинель вдруг испугалась, резко выпрямилась, и какое-то время они молча смотрели в глаза друг другу. Сказал, что Митя жив, но сам пока связаться со мной не может. — Вроде… — передразнил он и вдруг резко подался к ней. — Пожалуй… — задумалась Нинель и уже более уверенно повторила: — Пожалуй. — Ну-ну, — зловеще усмехнулся Карцев, — шерше ля фам! А ты вот что, — он смотрел Необычное Поздравление С Днем Рождения Свекрови на нее холодно и жестко, — держи рот на замке, если не хочешь сдохнуть раньше времени.

Если старик или Медведев снова позвонят, немедленно дашь мне знать. — с чувством сказала Нинель и ушла, шарахнув на прощание тяжелой металлической дверью.

А на самом деле было так страшно, будто неведомый убийца уже шел за ней следом. Два дня она просидела дома, вздрагивая от каждого звонка, а на третий пошла в ФСБ. Нинель была женщина красивая, приятелей имела немало. Вот один из них как раз и служил здесь далеко не в последней должности. А рассудила она вполне здраво: от Мити отказалась, Карцев утерян безвозвратно, да еще и опасен, значит, надо прислониться к новому надежному плечу. И основным критерием для выбора такого плеча сейчас были не деньги (какие уж особые богатства у генерала ФСБ), а защита от этой самой опасности. И видимо, родилась Нинель в рубашке, потому что попала к человеку, своего имени и чести ради денег не замаравшему. Но прошло еще много времени, прежде чем раскачалась и двинулась с места тяжелая машина правосудия. Бандиты действовали быстрее… Дождь лил два дня и две ночи, то становился потише, то припускал с новой силой, но не прекращался ни на минуту. Земля напиталась влагой, не принимала больше воды, и крохотная речка Бурничка из идиллически журчащего ручейка превратилась вдруг в стремительный мутный поток, поднялась на метр, вышла из берегов и помчалась вниз, в Уводь, сминая прибрежную густую поросль, ломая и унося с собой мостики. Деревня Новишки отгородилась от мира неодолимой этой бешеной стремниной, стеной дождя и будто вымерла.

Почерневшие от воды избы нахохлились и слепо глядели темными окнами — не было электричества. И только упрямые дымки из труб свидетельствовали о том, что жизнь продолжается, варится в русских печах каша, пекутся пироги и теплится надежда на солнечное завтра. Василий Игнатьевич и Маруся стояли в горнице у окна, смотрели на бушующую непогоду. На горке, прямо против их дома, бесшумно притормозил большой черный джип. — Тебе лучше уйти отсюда… — Нет, — твердо ответила Маша, тоже понимая, что за гости к ним пожаловали, — я вас одного не оставлю. Из машины вышли двое и остановились, глядя сверху на бешеный поток. Вскоре к ним присоединилась еще одна фигура в длинном прорезиненном плаще с капюшоном — вездесущий Монин. Бывший милиционер, коротавший время у окна своей хибары в тяжелых раздумьях, где бы опохмелиться в такую шальную погоду, споро притрусил навстречу неожиданному счастью. — Мужики, — сказал пересохшим ртом, забыв даже поздороваться, — я сдыхаю. — хмуро спросил один из приезжих, игнорируя вопль страждущего. Надо пешком вдоль деревни и за околицу еще метров сто, полем обогнете, после увидите, где можно, хотя тоже, конечно, по колено будет, а то и повыше. А машину здесь оставьте, я погляжу… — Ну, гляди, Сусанин, и помни — мы шутить не любим. Он больно Поздравление С Днем Рождения Будущей Свекрови щелкнул добровольного помощника по носу, открыл дверцу джипа и достал с заднего сиденья большую дорожную сумку. Массивная молния скрипуче разошлась, и в распахнутом чреве Монин увидел сначала вожделенную початую бутылку, а потом черную маску с дырками для глаз и компактный матовый «АКМ». Он смотрел вслед двум неспешно удаляющимся фигурам с одинаковыми сумками, с ужасом осознавая, что сейчас произойдет в доме напротив, и, отвинчивая дрожащими пальцами пробку, заливая в пересохшее горло обжигающую жидкость, судорожно соображал, что же ему теперь делать, прекрасно понимая: если с генералом, не дай Бог, что случится, ему здесь не жить. И едва чужаки скрылись из виду, Монин, швырнув в кусты пустую бутылку, рванул обратно в Сельцо. Василий Игнатьевич дверь не запирал — знал, что незваные гости в щепы разобьют, а войдут.

И жизнь его им не нужна, убивать не станут, но сделают все возможное, чтобы узнать, где скрывается Митя. А вот Маша… Даже думать не хотел, что будет, попади она в руки бандитов. Единственное, на что согласилась, — это сидеть в горнице и носа не высовывать. Он, конечно, сумеет за себя постоять, но тех двое, сильных и беспощадных, а он один, немощный старик, а за спиной молодая женщина, еще более беззащитная, чем он сам.

Он стоял, заложив руку с «Макаровым» за спину, прислонившись плечом к теплому боку русской печи, и ждал. Визитеры, мокрые и злые, ввалились в кухню, оставляя на чисто вымытом полу грязные следы, по-хозяйски уселись за стол.

Он, видать, совсем одичал, если думает, что она там без него постится. Просрал твой внучок, или кто он там, тебе, свою бабу, а вместе с ней и все остальное.

— В общем, так, генерал, — хмуро оборвал второй излияния своего напарника. — Ты, надеюсь, пока не в маразме и сам понимаешь, что расклад простой: внучок твой всем до фени, если вякать не будет, нам нужны бумаги.

— Я здесь, — сказала белая как смерть Маруся, выходя из горницы.

В руках у нее было охотничье ружье Василия Игнатьевича. — Щас я тебя научу, а то промахнешься… — Сядь на место, — сурово приказал Василий Игнатьевич, сжимая рукоятку «Макарова». — Я не промахнусь… — Вот, значит, какой разговор пошел, — усмехнулся посланец и потянулся за сумкой. — начал было Василий Игнатьевич, внимательно следя за его движениями, но в это время бритоголовый внезапно метнулся к нему и выбил пистолет. Раздался выстрел, такой неожиданный и оглушающе громкий, что Маша вздрогнула и случайно нажала на спусковой крючок.

Бритоголовый прижал руку к животу, и пальцы его окрасились кровью.