Поздравление С Месяцем Со Дня Рождения Сына

И вот они все вместе явились домой: папа Эмиля и Альфред, Лина и Крёса-Майя. Усталые и голодные после долгого рабочего дня, расселись они вокруг кухонного стола. Но место Эмиля пустовало, и мама вспомнила, что уже довольно давно не видела своего мальчика.

— Лина, сходи-ка взгляни, нет ли Эмиля у Заморыша, — приказала мама. Наконец она появилась на пороге и стала ждать, пока все обратят на нее внимание. Она хотела, чтобы все одновременно услышали поразительную новость, которую она собиралась им преподнести. — Стряслось ли что… да, право, не знаю, что и сказать… Но куры-то, это уж точно, сдохли. — Эмиль — тоже пьяный… Что творилось в тот вечер в Каттхульте! Папа Эмиля шумел и кричал, мама плакала, маленькая Ида плакала, Лина тоже плакала, правда, так — за компанию. Она должна была немедленно бежать и раззвонить новость всем и каждому в округе: — Ох-ох-ох! Эмиль, горюшко наше, напился пьяным и перебил всех кур! Когда Лина явилась с ужасными новостями, он вместе со всеми ринулся из дома и сразу нашел Эмиля. Да, Лина была права: Эмиль в самом деле был мертвецки пьян. Мама Эмиля залилась горькими слезами, увидев своего мальчика таким бедным и несчастным, и хотела тотчас же отнести его в горницу. Но Альфред, знавший толк в подобных делах, сказал: — Ему лучше остаться на свежем воздухе! Весь вечер просидел Альфред на крыльце людской, держа на коленях Эмиля. Он помогал мальчику, когда его рвало, и утешал, когда он плакал. Да, да, время от времени Эмиль приходил в себя и плакал. Он ведь слышал: все говорили, что он пьян, хотя и не мог понять, как это произошло. Эмиль не знал, что, когда из вишен делают настойку и дают им хорошенько перебродить, ягоды становятся пьяными и от них пьянеют.

Потому-то мама Эмиля и велела ему зарыть ягоды в куче мусора, а он вместо этого съел их вместе с петухом и Заморышем. Вот он и лежал теперь как бревно у Альфреда на коленях. Настал вечер, взошла луна, а Альфред все еще сидел, держа на коленях Эмиля. — спросил Альфред, увидев, что Эмиль чуть приоткрыл глаза.

— устало ответил Эмиль, а потом добавил шепотом: — Но если я умру, тебе, Альфред, достанется Лукас. Нет, Эмиль не умер, не умер и Заморыш, не умер и петух. Случилось так, что в своем безутешном горе мама все-таки послала маленькую Иду в сарай, наказав ей принести корзину дров.

По пути Ида плакала — такой уж, в самом деле, выдался грустный вечер. Но, войдя в сарай, она заплакала еще сильнее: ведь на дровяной колоде лежала мертвая Лотта-Хромоножка.

— Ида пожалела курицу и, протянув свою тоненькую ручку, погладила Лотту. Она открыла глаза, с сердитым кудахтаньем соскочила с колоды и в гневе заковыляла к двери. Может, у нее волшебные руки, которые умеют творить чудеса и оживлять мертвых? Оплакивая Эмиля, никто не позаботился о курах, и они по-прежнему валялись на траве. Но вот пришла Ида и погладила всех по очереди — куры ожили и вскочили одна за другой на ноги. Да, да, потому что ведь они вовсе не сдохли, а просто упали в обморок от испуга, когда поросенок припустил за ними, — такое иногда бывает с курами.

А Ида гордо вошла в кухню, где плакали и горевали ее родители, — теперь, по крайней мере, и у нее было что порассказать. — Ну вот, хоть кур-то я воскресила из мертвых, — удовлетворенно сказала она.

На другое утро и петух, и Заморыш, и Эмиль немного пришли в себя, хотя петух не мог петь целых три дня. Правда, он пытался время от времени петь, но никакого «ку-ка-ре-ку» у него не выходило, а лишь какое-то отвратительное «ку-ке-ли-ку», которого он очень стеснялся. Всякий раз при этом куры смотрели на него с таким упреком, что петух стыдливо прятался в кусты. Что касается Эмиля, то у него весь день был сконфуженный вид. — Прикуси-ка язык, — сказал Альфред, зло взглянув на Лину, и она тут же примолкла.

В полдень через ворота, ведущие в Каттхульт, прошествовали трое степенных мужей, членов правления лённебергского Общества трезвости. Да, ты ведь, верно, не знаешь, что это за штука — Общество трезвости. Но должна тебе сказать: в старые времена это было нечто такое, в чем крайне нуждались и в Лённеберге, и во всем Смоланде. Члены Общества трезвости трудились в поте лица, чтобы покончить со страшным пьянством, приносившим несчастье стольким людям в прежние времена, да и ныне тоже. Болтунья Крёса-Майя, оплакивавшая пьянчужку Эмиля, взволновала все Общество трезвости. И вот троица из этого общества явилась в Каттхульт, желая побеседовать с родителями Эмиля! — Хорошо бы, — сказали они, — если бы ваш Эмиль смог прийти на вечернее собрание в Дом Общества трезвости. Там бы его обратили на путь истинный и заставили вести более трезвый образ жизни. Мама Эмиля жутко разозлилась и рассказала, что случилось с Эмилем и вишнями. Но у гостей по-прежнему были скорбные физиономии, и один из них сказал: — Все-таки нехорошее дело вышло с Эмилем. Не мешало бы дать ему взбучку на нашем вечернем собрании. Нельзя сказать, чтобы он радовался этому собранию: не очень-то приятно, когда тебя позорят перед всеми, но, может, необходимо пойти к этим людям, чтобы направить Эмиля на праведный путь трезвости. — Нет уж, раз ему нужно быть на этом собрании, с ним пойду я! — Ведь эту злосчастную наливку ставила я, и тебе, Антон, нечего страдать по моей вине. Если кому и нужно выслушать проповедь о вреде пьянства, так это мне, но, пожалуйста, я могу взять с собой и Эмиля, раз это нужно. Когда настал вечер, Эмиля одели в праздничный костюмчик, и он сам натянул свою «шапейку». Он не имел ничего против того, чтобы его обратили на праведный путь трезвости. Когда Эмиль с мамой отправились в дорогу, Заморыш припустил за ними, желая их сопровождать.

Но Эмиль крикнул ему: И поросенок послушно улегся на дорогу и замер, но глаза его еще долго следили за Эмилем. Должна сказать, что в тот вечер Дом Общества трезвости был битком набит! Все жители Лённеберги желали участвовать в обращении Эмиля на путь праведный. На сцене уже давно выстроился хор трезвенников, и, как только Эмиль показался в дверях, хор грянул: Юный муж, что вкушает бокал Ядовитого зелья… — Никакой не бокал, — сердито сказала мама, но слова ее Поздравление Для Друга Моего Сына С Днем Рождения услышал только Эмиль. Когда пение подошло к концу, на сцену вышел какой-то человек — он долго и серьезно разглагольствовал об Эмиле, а под конец спросил его, не хочет ли он дать клятву трезвости, которой должен оставаться верен всю свою жизнь.

В ту же минуту у дверей раздалось легкое похрюкивание, и на собрание вбежал Заморыш. Оказывается, он тихонько трусил вслед за Эмилем, и вот он тут как тут!

Увидев Эмиля на скамейке первого ряда, поросенок страшно обрадовался и тотчас устремился к нему. Никогда прежде не бывало, чтобы в Доме Общества трезвости появлялся поросенок. «Поросята не соответствуют торжественности момента» — так полагали они.

Но Эмиль сказал: — Ему тоже не вредно дать клятву трезвости. Заморыш и сейчас был крайне возбужден, и, чтобы он не произвел невыгодного впечатления, Эмиль сказал ему: И тогда Заморыш, к великому удивлению всех жителей Лённеберги, встал на задние ножки, точь-в-точь как собака. И вид у него при этом был очень кроткий и смиренный.

Эмиль вытащил из кармана горстку сушеных вишен и дал поросенку. Лённебержцы не поверили своим глазам: поросенок протянул мальчику правое копытце и поблагодарил за угощение. Все так увлеклись Заморышем, что чуть не позабыли про клятву трезвости. Эмиль сам напомнил об этом: — Ну как, нужно мне обещать что-нибудь или нет? И тут же Эмиль дал клятвенное обещание впредь «всю свою жизнь воздерживаться от употребления крепких напитков, а также всячески способствовать распространению трезвости среди своих сограждан». Эти прекрасные слова означали, что Эмиль никогда в жизни не возьмет в рот спиртного и что он будет содействовать распространению трезвости среди других людей. — Эй, Заморыш, это касается и тебя, — сказал Эмиль, принеся клятву. И все жители Лённеберги сказали, что никто, кроме Эмиля, никогда не давал клятвы трезвости вместе с поросенком. — Он такой чудной, этот мальчишка из Каттхульта, — сказали они в один голос.

Когда Эмиль, вернувшись домой, вошел в кухню в сопровождении Заморыша, он застал там отца, сидевшего в полном одиночестве.

При свете керосиновой лампы Эмиль увидел, что глаза у него заплаканы. Никогда прежде Эмилю не приходилось видеть отца плачущим, и ему это не понравилось. Но тут он сказал Эмилю нечто такое, что ему понравилось. — произнес он и, крепко взяв сына за руки, пристально посмотрел ему в глаза.

— Если ты дашь мне клятву — всю свою жизнь не брать в Шуточное Поздравление Подруге С Днем Рождения Сына рот спиртного, я подарю тебе поросенка… Вряд ли, правда, в этом паршивце осталась хоть капля сала после всех его прыжков и пьяных выходок. И снова поклялся до конца дней своих не брать в рот спиртного. Такого трезвого председателя муниципалитета, каким впоследствии стал Эмиль, ни в Лённеберге, ни во всем Смоланде никогда не видывали.

И потому-то, может, не так уж плохо, что однажды летом, еще будучи ребенком, он наелся перебродивших вишен. В тот вечер Эмиль, лежа в кровати, долго толковал с маленькой Идой. — Теперь у меня есть лошадь и корова, поросенок и курица, — сказал он.

— А твою курицу воскресила из мертвых я, — напомнила маленькая Ида, и Эмиль поблагодарил ее за это. На следующее утро он проснулся рано и услыхал, как Альфред с Линой, распивая кофе, болтают на кухне.