Поздравления С Днем Рождения Доченьки Иришке

Когда звонок извещает отбой, для них наступает время интенсивных мучений.

На нижних нарах разговаривают известные на всю тюрьму рецидивисты.

Они сравнительно молоды, но на счету каждого по несколько убийств. Их без конца возвращают из лагерей, где они отбывают сроки, для дачи новых показаний в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. Обычно подельников держат отдельно, но в этой тюрьме администрация давно махнула рукой на “столь незначительное правило”. Один из пятерки рецидивистов, с вытатуированным на плече эсэсовским погоном, по кличке “Полковник”, рассказывает свесившимся с верхнего яруса заключенным о похождениях на свободе. Вышел сторож, старый мудак, и начал орать, мол, сваливайте отсюда, иначе буду стрелять. Было темно, он не усек как Шамиленок обошел магазин, подошел к нему сзади и грохнул ломиком по башке… Короче, мы привязали к штанге на двери цепь, а второй конец к машине. Взяли пару ящиков “конины”1, собрали костюмы, куртки, а деньги ищем, ищем и ни х… найти не можем. Я пнул ногой обувные коробки и с одной вывалились они, родимые. Полковник засмеялся хриплым смехом и толкнул лежавшего рядом Шамиленка в плечо.

— Но самое интересное устроил Шамиленок когда мы уже садились в машину.

Кто слушал, загалдели: — Расскажи, полковник, чё он делал?! — Я сел за баранку, смотрю Шамиленок возле сторожа чё-то делает. Включил фары, смотрю, а Шамиленок башку сторожу штыком отпиливает. Атрезал, пнул ногой и нам кричит: “Пацаны, айда в футбол, бля… буду, после зоны не играл.” Ну, мы дэцэл2 поиграли, и чухнули на Курган.

Худой, желтолицый, с замедленными речью и движениями он наводил на окружающих непонятный страх. Цепь преступлений была столь велика, что отыскать одно звено представлялось сложным. — Ты ее еще в юрте драл, а мне она не хотела давать…, рожу поцарапала.

Колыма сделал жест, как бы стряхивая с ширинки назойливую муху. — Ладно, пацаны, — послышалось с верхнего яруса, — чё тяните? — Когда пацаны ее отодрали, я взял штык, схватил за волосы и отрезал башку.

Ничего особенного, приятней когда из ствола шмальнешь промеж глаз. С моментом, когда Колыма закончил рассказывать, совпал скрежет двери. Растерянный, он стоял возле умывальника и в нерешительности переминался с ноги на ногу. Слово “ребята” в кругу подобного контингента неприятно резануло слух.

Шамиленок медленно поднялся, обул сапоги и сделал шаг по направлению к новичку. Губы в хищной улыбке поползли к правому уху, оголяя ряд рандолевых зубов. Глядя на новичка, он неожиданно со всей силы ударил в грудь ногой сидящего на матрасе заключенного. — Дергай под нару, рожа ментовская, асвабади человеку место. Пожилой, охая схватился за грудь, но следующий удар сапога в челюсть отбросил его на рядом сидящих. — Быстро под нару, ментяра, иначе пока в зону прийдешь и лохматину1 нацепишь, я тебя, ишака, задолблю. Шамиленок не объясняет, но всем ясно, что старый зэк был в лагере членом СВП[2].

Он не решается занять свободный пятак цементного пола. Новичок порылся в своих вещах, и вытащил грязный узелок. Величайшую ценность уголовного мира высыпают на бумагу. Шамиленок, не глядя, запустил руку на верхнюю нару и стянул вниз первое попавшееся одеяло. Через некоторое время кружка идет по кругу избранных. Событие действительно редкое, и все же встречающееся в некоторых тюрьмах, а именно: новичка бросили к многоходочникам. Новичок, которого зовут Валентин, от всеобщего внимания оживляется.

— О-о-о-о, телок на воле полно, — вставляет новомодное слово.

Как выйду, то одна, то другая: “Валек, пойдем со мной”.

Прихожу в кабак, знакомые или незнакомые, в наглую сажусь за столик, наливаю себе шампанского, короче, кайфую. В тусклом свете то и дело отсвечивают чьи-то рандолевые зубы. Но не от рассказов типичного Альфонса, а от предстоящей утехи. Сути пословиц “язык мой — враг мой” и “молчание — золото” он не знает. Когда он на минуту умолк, из-за тел сидящих показалось смуглое лицо с орлиным носом. Убийственной иронии в словах уголовника новичок не улавливает, продолжает вдохновенно рассказывать о похождениях на воле. Подойду, когда она еще в постели, открою сумочку, заберу все, что там есть. В этом мире волчьих нравов, где каждый человек доходил до невероятных глубин падения, малейшее проявление чужой нечистоплотности воспринималось однозначно.

Но вместо порицания вокруг слышались восхищенные восклицания: — Ну и Валек! У Лежнева и Векслера, дознавателей четвертого райотдела милиции города Караганда, имелись свои методы работы. Благодаря этим методам процент раскрываемости преступлений неуклонно возрастал. Следователи этого райотдела боготворили дознавателей, но в то же время содрогались, ловя себя на мысли “А что будет, если моему сыну или дочери доведется попасть к ним в руки?”.

Для этого были веские основания, ибо молодые люди, благодаря сеансам спиритизма, научились вызывать знаменитого доминиканца[3]. Необходимо отметить, что Торквемада охотно с ними делился богатым опытом. Когда пьяного токаря завода отопительного оборудования Валерия Вейсгейма забирали из общежития, размахивая руками, он сбил с головы Векслера ондатровую шапку.

Это обстоятельство неожиданно заставило Векслера вспомнить, что у следователя Макаренко висит нераскрытое дело по воровству шапок. Векслер еще раз посмотрел на физиономию Вейсгейма, и убедился, что она ему не нравится. Валерий Вейсгейм проснулся на полу обычной камеры для задержаных. В одних регионах “отстойниками”, в других — “аквариумами”, в третьих — “гадюшниками”. Двадцатилетний токарь Вейсгейм был обычным человеком.

Он любил выпить, подраться, посквернословить, любил все то, что для нас является родным и неотъемлемым. В отличие от многих молодых людей новой формации, трезвым он был суров и немногословен. И впридачу, как говорится, любил работать на совесть. Мать у Вейсгейма была по национальности киргизка, а отец обрусевший немец. Это обстоятельство не могло не сказаться на крови сына.

Вот откуда взялись у Валерия с одной стороны буйство степняка, а с другой — трудолюбие плюс рационализм немца.

Несмотря на то, что Валерий был красивым парнем, восточные черты удивительно гармонировали с европейскими, в любви ему не везло. К тому времени в общежитии появилась смазливая практикантка Валентина Симонова, родом из Саратова. Она отметила красивого парня, позволила с собой переспать, а на следующий вечер ушла с другим. Это и послужило причиной скандала в общежитии, который для Валерия закончился “отстойником” в четвертом райотделе.

Подавленного и разбитого Вейсгейма, как говорится на блатном жаргоне, “выдернули” из камеры и привели к дознавателям.

— Вот он какой, — многозначительно сказал Векслер, кивая Лежневу. — Парень как парень, сразу не определишь, чем занимается. Давайте штраф и отпускайте, я на работу… Закончить ему не дали. Лежнев, который стоял сзади, ребром ладони ударил его по шее, а Векслер, выбивая из-под ног стул, со всей силы ударил кулаком в челюсть. Когда Валерий очнулся, они схватили его под руки и, словно мешок с опилками, втиснули в стул.

Векслер, как ни в чем не бывало, продолжил: — Расскажи, как десятого числа возле кинотеатра “Батакоз” снял у гражданки Сологуб ондатровую шапку. Расскажи, как второго, седьмого, восьмого снял еще три шапки. Тебя потерпевшие по паспортной фотографии опознали. Он знал какими методами пользуются дознаватели, но теория, как известно, в сравнение с практикой не идет. — начал было Валерий, но ему опять не дали закончить. От удара по голове валенком, набитым песком, сознание помутилось.

Потерпевшие: Васильченко, Шмелев, Кононов, Сологуб. Если сознаешься, получишь по первой судимости до трех лет условно. Если будешь крутить — напишем, что вводишь следствие в заблуждение.

Не доводи до греха, парень, не заставляй нас собирать потерпевших на очную ставку. Высокий, сухощавый блондин Векслер, как и Вейсгейм, имел немецкие корни.

Но, в процессе милицейского воспитания в бывшем Союзе, имел иезуитские наклонности. Винить Векслера в садистских наклонностях из-за немецких корней столь же нелепо, как утверждать, что преступниками не становятся, а рождаются.

Единственное, что всегда раздражало и беспокоило дознавателей, это боль в костяшках суставов пальцев. Но на этот случай имелся валенок, набитый песком, и масса других приспособлений. Одного они не могли предусмотреть: у Вейсгейма в жилах текла еще и киргизская кровь.

Пусть она, как и немецкая, привыкла к послушанию, но, в то же время, имела свойство захлестывать сердце и мозг шквалом буйного протеста. Когда Лежнев, слегка наклонившись, бил его по лицу кулаком, одетым в кожаную перчатку, поддаваясь этому жгучему всплеску, Вейсгейм резким движением головы нанес оглушительный удар Лежневу в лицо. Обливаясь кровью, подрубленный Лежнев грохнулся на пол. В следующий момент Векслер вытащил из наплечной кобуры пистолет и рукояткой ударил Валерия по затылку. Сквозь пелену раздумий Константин услышал знакомый шорох открывающегося глазка. Стекла не было, глаз дежурного чем-то напоминал красную медузу в мутной воде.

Возникло непреодолимое желание подойти и ткнуть пальцем в этот назойливый комок живой плоти. Константин знал, что после подобного распоряжения они приходят через 10–15 минут.

Он развязал мешок, и в руке оказался обоюдоострый, короткий предмет, напоминающий кинжал.

Новичок все же “задарил” ему так необходимый кусочек стали.

Прапорщик, сухопарый азербайджанец, скептически посмотрел на человека, который еще недавно был майором милиции, и сказал: — Проходи, пойдешь на строгий режим. Константин подхватил матрас, перебросил через плечо вещмешок и вышел из камеры. Но красноглазый был из породы тех людей, которые, служа неизвестно какому богу, забыли родную речь, не говоря Короткие Поздравления С Днем Рождения Для Доченьки уже о способности сострадать. — Я таких земляков в гробу видел, — парировал Поздравления С Днем Рождения 20 Летия Доченьки вопрос Константина. Харасанов вспомнил, и ему стало горько, как однажды его подопечный “химик” азербайджанец просил отпустить его домой на побывку к старой матери.

Он тогда ему ответил что-то вроде “тамбовский волк тебе земляк”, и выгнал из кабинета. “Время разбрасывать камни, и время их собирать” — подумал Харасанов. Только за один этот поступок судьба может тяжко покарать.