Поздравления С Днем Рождения Дочери Альбины От Мамы

Но что было делать несчастной корове, когда ее выгоняли из родного хлева, где оставались другие ее товарки, с которыми она привыкла всегда быть вместе? Она разозлилась и обиделась, но догадался об этом лишь один Эмиль. А теперь Рёлла послушно затрусила по дороге вместе с другими коровами, и все, кто был на аукционе, рассмеялись и решили: — Нет, этот мальчонка из Каттхульта не так уж и прост! — Теперь у тебя есть конь, хромая курица и бешеная корова, чего бы тебе еще хотелось? — Ладно, придет Поздравления С Дна Рождения Дочери Альбины От Мамы, и у меня наверняка всего станет больше, — спокойно ответил Эмиль. Мама Эмиля стояла у кухонного окна в Каттхульте, поджидая с аукциона мужа и сына. Когда она увидела на дороге величественный караван, глаза у нее полезли на лоб. Впереди — повозка с папой Эмиля и Альфредом, Линой, поросой свиньей и Лоттой-Хромоножкой, которая громко кудахтала, радуясь только что снесенному яйцу. За повозкой одна за другой семь коров и, наконец, гарцующий на Лукасе Эмиль, который деревянной лопатой поддерживал порядок, следя за тем, чтобы ни одна корова не отбилась от стада. Мама Эмиля кинулась во двор, за ней выскочила маленькая Ида. Но ему еще долго пришлось бурчать, прежде чем мама поняла, в чем Поздравления С Дно Рождения Дочери Альбины От Мамы. Но как ты все-таки мог узнать, что моя лопата на днях треснула надвое, когда я сажала хлебцы в печь? Потом она ахнула, увидев нос Альфреда, ставший вдвое толще прежнего. — А в следующую субботу надо ехать в Кнасхульт с такой вот дулей. Торпарь из Кроки то и дело угощал ее леденцами, и от них у нее так разболелся коренной зуб с дуплом, что голова прямо-таки раскалывалась. Но болит зуб или не болит, надо немедля отправляться на выпас доить хуторских коров, потому что время дойки уже миновало. Время доить Рёллу и других коров с аукциона тоже давно прошло, и они напоминали об этом громким мычанием. — Я не виноват, что хозяина Бастефаля здесь нет и он не может подоить своих дохлых коров, — сказал Эмиль и уселся доить сам — сперва Рёллу, а потом и остальных коров. И он надоил тридцать литров молока, которое мама поставила в погреб, а потом сварила из этого молока сыр.

К радости Эмиля, ему досталась громадная головка вкусного сыра, и он долго им лакомился.

А яйцо, которое Лотта-Хромоножка снесла по дороге домой, Эмиль сразу же сварил и положил на кухонный стол, за которым его папа, насупив брови, ждал ужина. Папа молча ел и пил, пока мама Эмиля сажала в печь караваи хлеба.

Лина положила горячую картофелину на больной зуб, и зуб заныл в семь раз сильнее прежнего — все было точь-в-точь как она и ждала.

— Торпарь из Кроки сумел-таки подъехать к тебе с леденцами, — сказал он.

— Теперь еще куда ни шло, но поразмысли: когда мне пятьдесят стукнет, а ему сто — вот тогда будет мороки с ним, упаси меня Бог! — По уму твоему, Лина, ты и счет ведешь, — сказала мама, затворяя печь заслонкой. Когда папа съел яйцо и выпил молоко, Эмиль сказал: — Ну а теперь пойду-ка я в столярку!

Папа буркнул, что, мол, на этот раз Эмилю вовсе не обязательно там сидеть, раз все обошлось. Он молча и чинно отправился в столярную стругать Поздравления С Дно Рождения Дочери Альбины От Мамы двадцать девятого деревянного старичка. А Лотта-Хромоножка уже сидела на своем насесте в курятнике; Рёлла же, вполне довольная, бродила на выпасе вместе с другими хуторскими коровами.

Тем временем за своими шестью коровами пришел крестьянин из Бастефаля. Они с папой долго болтали об аукционе и обо всем, что там случилось, и прошло немало времени, прежде чем папа смог пойти за Эмилем, чтобы выпустить его. Но только хозяин Бастефаля отправился в путь, как папа поспешно направился к сыну. Подойдя к столярной, он увидел маленькую Иду — девочка пристроилась на корточках на скамейке под оконцем. В руках она держала бархатную шкатулочку, украшенную ракушками. Она держала ее так, словно у нее в жизни ничего дороже не было. Маленькая Ида не заметила, как подошел папа; доверчиво и послушно повторяла она за Эмилем те Поздравления С Дна Рождения Дочери Альбины От Мамы, которые он ей шептал из темной столярной. Папа побледнел, услышав их, ведь грубее этих слов в Каттхульте никогда не произносили. И они звучали ничуть не лучше оттого, что Ида произносила их нежным, ласковым голоском. Просунув пятерню в оконце, он схватил Эмиля за шиворот: — Ах ты неслух! — Я ей только сказал, чтоб она не смела говорить «черт возьми», и заставил выучить еще и другие слова, которых надо бояться как огня. Вот теперь ты знаешь, чем занимался Эмиль двенадцатого июня, и если даже не все обошлось гладко, надо все же признать, что в тот день он совершил удачные сделки.

Раздобыл за один раз добрую молочную корову, отличную куру-несушку, чудесную хлебную лопату да еще молоко, которого хватило на громадную головку вкусного-превкусного сыра. Единственное, что огорчало папу, была старая бархатная шкатулочка, ни на что не годная, но она Поздравления С Днем Рождения Дочери Юлии От Мамы очень полюбилась маленькой Иде. Девочка сложила в нее свой наперсток, ножницы, красивое голубое стеклышко и красную ленту для волос.

А из шкатулки выбросила на пол связку старых писем. Выйдя из столярной в субботу вечером, Эмиль явился на кухню и сразу увидел в углу эти письма. Альфред расхаживал по кухне с хлопушкой и усердно бил мух, чтобы Лина в воскресенье могла спокойно отдохнуть.

— Коли мне когда-нибудь понадобится послать письмо, у меня будет целая груда уже написанных.

Первым в связке лежало письмо из Америки, и Эмиль даже присвистнул, увидев его. — Чудеса в решете, Альфред, глянь-ка, тут письмо от Адриана! Адриан был старший сын хозяев Бакхорвы, который давным-давно уехал в Америку и за все время только разок написал домой. Об этом знала вся Лённеберга, и все были сердиты на Адриана и жалели его бедных родителей. Но что написал Адриан в этом письме, которое наконец пришло в Бакхорву, никто не знал.

Он сам научился читать как по-печатному, так и по-письменному. Эмиль открыл конверт, вынул письмо и прочел его вслух Альфреду.

На это не ушло много времени, так как письмо было коротким.

— От этого письма вряд ли мне будет какой прок, — молвил Эмиль.

Суббота, двенадцатое июня, подходила к концу, ночь спустилась над Каттхультом, даруя покой и тишину всем, кто там жил, и людям, и животным. Она лежала без сна на своем деревянном диване, не в силах уснуть, стонала и причитала, а тем временем короткая июньская ночь пролетела, и настал новый день. ВОСКРЕСЕНЬЕ, 13 ИЮНЯ Как Эмиль трижды храбро пытался вырвать у Лины коренной зуб, а потом выкрасил маленькую Иду в фиолетовый цвет.

Коров все равно надо доить, будь то воскресенье или будний день.

В пять утра на кухне затрещал будильник, и Лина, сама не своя от зубной боли, пошатываясь, встала с постели. Взглянув на себя в зеркало над комодом, она пронзительно вскрикнула: — Ну и видик у меня! Правая щека ее распухла и стала похожа на пшеничную булку, испеченную на свежих дрожжах. Именно сегодня в Каттхульт на чашку кофе должны были съехаться после обедни гости со всей округи. — И показаться на людях не смогу, этакая я разнощекая, — всхлипнула Лина и побрела доить коров. Но долго горевать о своих разных щеках ей не пришлось. Не успела она опуститься на скамеечку перед коровой, как прилетела оса и ужалила Поздравления С Днем Рождения Семейной Дочери От Мамы Лину в левую щеку. Казалось бы, теперь она могла успокоиться, потому что левая щека мгновенно вспухла и стала так же похожа на булку, как и правая.

Когда Лина вернулась на кухню, все сидели за столом и завтракали. И, можно сказать, вылупили глаза, увидев это заплаканное, красноглазое, булкообразное существо, которое вдруг явилось в дверях и напоминало Лину. И поэтому со стороны Эмиля было не очень-то хорошо засмеяться.

В ту минуту, когда вошла Лина, Эмиль как раз поднес стакан молока ко рту, и, едва взглянув на нее поверх стакана, он фыркнул. Молоко брызнуло через стол прямо на папин праздничный жилет. Мама Эмиля строго посмотрела на сына, потом на Альфреда и сказала, что смеяться не над чем. Но, вытирая папин жилет, искоса сама взглянула на Лину и поняла, почему Эмиль фыркнул. — До чего у тебя глупый вид — нельзя показываться на людях. Эмиль, сбегай-ка к Крёсе-Майе и попроси ее помочь нам приготовить кофе. Пить кофе после воскресной обедни в Лённеберге любили, и в окрестных хуторах наверняка обрадовались, когда получили письмо от мамы Эмиля: «Дарагие Дамы и Гаспада, не пажелаете ли преехать к нам на чашку кофе нынче вваскресенье. И мама с папой укатили, — ведь им, прежде чем пить кофе, надо было побывать в церкви. А Эмиль послушно отправился с маминым поручением к Крёсе-Майе. Утро выдалось чудесное, и Эмиль, весело насвистывая, шагал по тропинке к домику Крёсы-Майи. Если тебе доводилось бывать в смоландском лесу в июне ранним воскресным утром, ты сразу вспомнишь, каков этот лес. Услышишь и как кукует кукушка, и как дрозды выводят трели, словно играют на флейте. Почувствуешь, как мягко стелется под босыми ногами хвойная тропинка и как ласково пригревает солнце затылок. Ты идешь и вдыхаешь смолистый запах елей и сосен, любуешься белыми цветами земляники на полянках. Серенькая маленькая скособоченная лачуга едва виднелась среди старых елей.

Крёса-Майя сидела и читала газету «Смоландский вестник», в одно и то же время ужасаясь и радуясь тому, что там писали.

— В Йёнчёпинг пришел тиф, — сказала она, не успев даже поздороваться с Эмилем, и сунула ему газету под нос, чтобы он сам убедился в этом. И верно, в газете сообщалось, что два жителя Йёнчёпинга тяжело заболели тифом. — Скоро тиф и до Лённеберги доберется, помяни мое слово! — Покуда ты тут стоишь, он летит над всем Смоландом, словно пух одуванчика, — молвила Крёса-Майя.

Она знала о всех болезнях и напастях, но чума, как она уверяла, была самая страшная болезнь. В былые времена, давным-давно, она унесла в могилу чуть ли не всех жителей Смоланда, и подумать только, вдруг и тиф окажется таким же ужасным! — Да, тиф почти что чума, — сказала она, довольная. — Точно я не знаю, но помнится, будто сперва от тифа люди с лица синеют, а после помирают.

Услыхав о больном зубе Лины и ее распухших щеках, Крёса-Майя пообещала прийти в Каттхульт как можно быстрее и помочь сварить кофе. Эмиль отправился домой и застал Лину на ступеньках крыльца. Она сидела и рыдала от зубной боли, а рядом в полной растерянности стояли Альфред и маленькая Ида. — Знаешь, тебе все же лучше пойти к Ковалю-Пелле, — предложил Альфред. Коваль-Пелле был кузнецом в Лённеберге; это он вырывал лённебержцам больные зубы своими огромными страшенными клещами. — Пятьдесят эре в час, — ответил Альфред, и Лина содрогнулась, услыхав, как дорого и долго рвать зуб. Эмиль глубоко задумался, а потом сказал: — Я, верно, смогу дешевле и быстрее вырвать зуб, я знаю средство! И он объяснил Лине, Альфреду и маленькой Иде, какое у него средство. — Для этого нужны всего две вещи — Лукас и длинная крепкая медвежья жила.

Медвежьей жилой я обмотаю твой зуб, Лина, потом накрепко привяжу жилу к своему ремню на спине и во всю прыть поскачу на Лукасе.